Гром небесный. Дерево, увитое плющом. Терновая обитель

В эти вечерние занятия за время моего трехнедельного ученичества Лиза, взяв за modus operandi[45] методы, обрисованные в «Брэте Фарраре», вдалбливала в меня все факты касательно Уайтскара, его окрестностей и самого дома. И скоро, подобно герою-самозванцу из книги, я обнаружила, что не только увлечена, но даже захвачена предстоящими трудностями обмана. Все это было приключением, вызовом, и, твердила я себе (стараясь не задумываться, с какой долей самообмана), ведь вреда-то никакого и никому. Что же до Жюли… Но я не позволяла себе думать о Жюли. Я закрыла свои мысли перед будущим и сосредоточилась на теперешней задаче, соревнуясь с Лизой смекалкой день за днем, час за часом этих нескончаемых перекрестных допросов.

– Опишите гостиную… кухню… вашу спальню… Что ест на завтрак ваш дедушка? Как звали вашу мать? Цвет ее волос? Где стоял ее дом? В тот день, когда погиб ваш отец и в дом принесли эти известия, – где вы были? Пройдите из кухни на сеновал… Опишите садик перед домом. Что вы там посадили? Ваши любимые цветы? Оттенки? Еда? Имена лошадей, на которых вы катались на конюшнях у Форрестов? Собак? Вашего старого кота? Имя фермера в Низер-Шилдсе… главного скотника Уайтскара… конюха у Форрестов?.. Опишите миссис Форрест… ее мужа…

Но как правило, оживлять для меня действующих лиц нашей игры предоставлялось Кону.

Несколько раз (однажды, когда Лиза была со мной, но обычно в одиночку) ему удавалось выбраться из дома на часок-другой, пока его двоюродный дедушка отдыхал после обеда.

Первый раз он пришел, когда Лиза провела со мной уже пару часов. В тот день мы ждали его и прислушивались, не раздастся ли внизу, на тихой улочке, звук его автомобиля. Когда же наконец Кон вошел, я была всецело поглощена тем, что за чашкой чая описывала Лизе земли старого Форрест-холла, какими она описала их мне и как их могла бы вспоминать Аннабель – до того, как дом сгорел, а Форресты уехали за границу.

Я полностью сосредоточилась на своей задаче и не слыхала, чтобы кто-нибудь поднимался по ступенькам. Лишь внезапная перемена в бесстрастном, внимательном лице Лизы сказала мне, кто стоит в дверях.

Это она позвала: «Заходи» – прежде, чем я успела хотя бы повернуть голову, и это она вскочила на ноги, когда он вошел в комнату.

Тогда я поняла, почему мы не услышали машину. Должно быть, Кону пришлось немного пройтись от места, где он припарковался. Волосы и твидовый жакет его были в мелких капельках дождя.

Я впервые встретилась с ним после нашего странного столкновения у римской Стены и слегка побаивалась этой встречи, но, как оказалось, могла бы и не тревожиться. Он приветствовал меня с невозмутимым дружелюбием и той же безоговорочной уверенностью в моем желании сотрудничать с ними, которую я уже отмечала в его сестре.

Если мое приветствие прозвучало слегка робко, то это прошло незамеченным за восклицанием Лизы:

– Кон! Дождь идет?

– Кажется, да, я что-то не обратил внимания. Да, думаю, накрапывает.

– Думаешь, накрапывает! Да ты весь промок! И без куртки. Ручаюсь, ты оставил машину за три улицы отсюда. Ну в самом деле, Кон! Милый, подходи к огню.

Я с трудом сдержалась, чтобы не уставиться на нее в полном изумлении. Эта Лиза разительно отличалась от той, которую я знала до сих пор. Молчаливая, тяжеловесная наблюдательница из кафе «Касба», одержимая одной мыслью фанатичка из моей квартиры на Уэстгейт-роуд, собранная, умелая учительница последних нескольких дней – все они исчезли. Их сменила наседка, трясущаяся над своим цыпленком, тревожная пастушка со слабым ягненочком…

Она бросилась навстречу брату через всю комнату, смахнула дождинки у него с плеч и притянула поближе к огню – дверь не успела закрыться. Она усадила его в лучшее кресло, которое поспешила освободить сама, а потом (даже не подумав спросить моего разрешения) заварила для него свежий чай. Кон воспринимал всю эту суету, словно бы даже не замечая: терпеливо стоял, пока Лиза хлопотала вокруг, совсем как стоит воспитанный ребенок, пока мама приводит ему одежду в порядок, потом сел, куда она ему указала, и взял чай, который она для него приготовила. Это была совершенно новая для меня грань Лизы – и неожиданная. А заодно, подумала я, все происходящее как нельзя лучше дорисовывало тот образ Кона, который уже успел сложиться у меня в голове.

Он, на свой собственный лад, оказался таким же хорошим учителем, как Лиза. Ему выпало обрисовать мне общую картину жизни в Уайтскаре во времена Аннабель и в своей яркой и образной манере расцветить два самых важных портрета – Мэтью Уинслоу и самой девушки.