Гром небесный. Дерево, увитое плющом. Терновая обитель

Но не успела она докончить фразу, как дверь отворилась и в ней, словно в ответ на выходную реплику, появилась женщина – круглая приземистая фигура, застывшая на пороге в классической позе «руки в боки», свирепо уставившись на меня маленькими глазками-пуговицами.

– О, миссис Бейтс, – торопливо прервала паузу Лиза. – Вот мисс Аннабель…

– Вижу. Я еще не ослепла и не оглохла. – Тонкие губы миссис Бейтс поджались, точно створки капкана. Полные гнева маленькие глазки оценивающе обежали меня. – И где, по-вашему, вы пропадали все это время, хотелось бы мне узнать? И чем это вы занимались там сама по себе? Вы же худющая, как щепка, и если не будете за собой следить, так оглянуться не успеете, потеряете всю красоту к тридцати годам. Америка, скажите на милость! Или вам родной дом недостаточно хорош?

Во время этой речи она трясла головой совсем как игрушечный китаец, и каждый кивок таил в себе осуждение. Я заметила, как Кон быстро покосился на меня, а потом на сестру. Однако он мог бы и не тревожиться – Лиза предупреждала меня, что предстоит испытать: «Она в Аннабель души не чаяла, распекала ее на все корки, не терпела, чтобы кто хоть слово поперек ей сказал, – устроила жуткую свару с мистером Уинслоу, когда та сбежала… И назвала его самым страшным тираном под солнцем… Она чудовищно грубая – говорит по-простому, как сама это называет, – а меня терпеть не может, но мне приходится ее терпеть, Бейтс ведь лучший скотник во всей округе, да и она редкостная работница…»

– То-то, позвольте сказать, было нам расчудесно, – ядовито продолжала миссис Бейтс, – все эти годы думать, будто вы пропали и исчезли навсегда, но коли уж теперь вы вернулись, мне бы хотелось сказать вам пару ласковых. Никто не посмеет утверждать, будто я из тех, кто подлещивается, и, помяните мои слова, может, я говорю и по-простому, зато всегда то, что думаю, а что до всего, что вы натворили, а потом еще сбежали отсюдова без единого слова среди ночи…

Я засмеялась:

– Вовсе не среди ночи, и вы это прекрасно знаете. – Я подошла к ворчунье, обняла ее за плечи, а потом быстро нагнулась и поцеловала твердую круглую щеку. – Ну поздоровайтесь же со мной, Бетси. Не усложняйте мне возвращения. Видит Бог, мне и без того скверно, не надо меня ругать. Мне ужасно жаль, если я всех вас огорчила, но я… ну, я чувствовала себя такой жутко несчастной, а когда ты слишком молод и несчастен, то просто не останавливаешься, чтобы подумать, верно?

Я торопливо поцеловала ее в другую щеку и выпрямилась. Маленькие черные глазки все так же разглядывали меня, но губы начали дрожать. Я улыбнулась и произнесла как можно беззаботнее:

– И вы должны признать, что я сделала все, как полагается: страшная ссора, записка на подушечке для булавок и так далее.

– Подушечка для булавок? Зачем бы вам понадобилась подушечка для булавок? Вы ведь в жизни ничем приличным не занимались, только и знали, что болтаться вокруг лошадей, собак и тракторов, а не то просто в этом вашем саду, нет бы заняться домом или другими какими делами, как пристало порядочной девушке. Подушечка для булавок! – фыркнула миссис Бейтс. – Да откуда бы вы вообще ее взяли?

– Что ж, – кротко произнесла я, – тогда где же я оставила записку?

– Да на этой самой каминной полке, как всегда, сами отлично помните! – Она кивнула на другой конец кухни. – И когда утром я спустилась сюда, то именно я-то и нашла ее, да и застыла как громом пораженная – слышите! – на целых пять страшных минут, прежде чем осмелилась взять. Понимаете, я ведь знала, что там будет. Я же слышала, как вы с дедушкой собачились вечером, а заодно и как вы сразу же после того побежали к себе в комнату – и вам об этом прекрасно известно. Вот уж не думала, что доведется рассказывать вам об этом, но я прокралась за вами, мисс Аннабель, и постояла, прислушиваясь, у вас под дверью. – Очередной кивок, еще более страстный, чем прежде. – Да, я подслушивала. И не стыжусь этого ни вот столечко. Ежели вы слишком расстроились бы, а вы ведь тогда были совсем еще девочкой, а дедуля ваш вел себя с вами бог знает как, то ведь порой девушке надо поговорить с какой-нибудь женщиной постарше, даже пусть это всего-навсего Бетси Бейтс – то есть тогда еще Бетси Джексон. Но коли бы мне хоть в голову пришло, что вы и впрямь в беде, а мне-то и не приходило…

Я остро чувствовала жадное внимание Кона у меня за плечом.

– Бетси, дорогая… – быстро начала я.

Кон сделал легкое невольное движение, и я поняла, что он не хочет, чтобы я останавливала ее, – думает, я могу узнать из этого что-нибудь новое. Впрочем, он мог бы не беспокоиться: миссис Бейтс вовсе не собиралась останавливаться, пока я не выслушаю все до конца.