Гром небесный. Дерево, увитое плющом. Терновая обитель

Дональда она приветствовала с невозмутимостью, весьма походившей на сдержанность, а когда я направилась было к выходу, удержала меня быстрым умоляющим взглядом, наполнившим меня дурными предчувствиями. И поведение Дональда предчувствия эти отнюдь не рассеяло: он, по своему обыкновению, погрузился в молчание и даже (раздраженно отметила я) потянулся в карман за трубкой.

– Не стоит курить в конюшне, Дональд, – поспешно предупредила я. – Если вы собираетесь вдвоем куда-то уезжать…

– Ой! – вдруг заверещала Жюли. – Это Томмины котятки? Какая прелесть!

Она с нежным воркованием склонилась над копошащимся клубком в яслях, явно собираясь задержаться здесь еще на какое-то время.

– Вы только поглядите на эти тонюсенькие коготочки! Два черненьких, – восторженно восклицала она, – три черно-беленьких и два рыженьких… ну не чудо ли?

– Строго-то говоря, – заметила я не без ехидства, – тут постарался рыжий разбойник из Уэст-лоджа.

Жюли выудила из мехового клубка рыженького малыша и прижалась к нему щекой, качая в ладонях.

– А сколько им? Ой, до чего хотелось бы взять себе одного! Но они еще слишком крохотные, таких брать нельзя, правда? В шесть недель, когда начнут лакать, да? Ой, ну какие же лапочки! Аннабель, как ты думаешь, может, один из рыжиков – мальчик?

– Оба мальчики, – вставил Дональд.

– Откуда ты… то есть они ведь еще слишком крохотные, чтобы понять, разве нет?

– Я бы сказал, – поправился осмотрительный Дональд, – что вероятность того, что оба рыжих котенка мужского пола, примерно девяносто девять и девять десятых процента. Возможно, больше. Рыжий цвет – сцепленная с полом характеристика.

Да, с горечью подумала я, видно, сегодня нам не предстоит ничего более романтичного, чем обсуждение генетики. И хотя, надо признать, определенная связь таки прослеживалась, но к насущным вопросам тема эта нас не подводила. Я попыталась испепелить Дональда взглядом, но он не заметил. Он не отрывал глаз от Жюли, которая, все еще прижимаясь к котенку щекой, взирала на шотландца с почтительным изумлением.

– Ты хочешь сказать, рыженьких девочек просто не бывает?

– Нет. То есть да!

Нерешительность Дональда длилась лишь мгновение, да и это была не та нерешительность. Он стоял тут, неколебимый, как скала, с трубкой в руке – спокойный, уравновешенный и, безусловно, очень привлекательный. Мне хотелось как следует встряхнуть его.

– Ну разве не чудо? – благоговейно протянула Жюли. – Аннабель, а ты знала? Тогда я непременно возьму вот этого. О боже, у него коготочки как булавочки, и он хочет вскарабкаться по моей шее! Дональд, ты только взгляни, ну разве не прелесть?

– Прелесть. – Голос у него по-прежнему был возмутительно отстраненный и академический. – Я бы даже пошел дальше. Я бы сказал: он прекрасен.

– Правда? – Жюли не меньше меня изумилась этой внезапной склонности к преувеличениям. Держа котенка на вытянутой руке, она с сомнением оглядела его. – Он, конечно, премиленький пусенька, но тебе не кажется, что этот ярко-розовый носик и вправду нечто? Ужасно славный, конечно, особенно с этим пятнышком на кончике, но…

– Ярко-розовый? – переспросил Дональд. – Я бы не назвал его ярко-розовым.

До меня вдруг дошло, что он даже не взглянул на котенка. Никем наконец не замечаемая, я попятилась к выходу.

– Но, Дональд, он же ярко-преярко-розовый, просто умопомрачительно розовый и даже жутко страшненький, только прелесть какой милый!

– Я, – уточнил Дональд, – говорил не о котенке.

Мгновение Жюли, раскрыв рот, смотрела на Дональда, а потом, вмиг растеряв всю свою самоуверенность, залилась пунцовым румянцем и начала запинаться.

Дональд спрятал трубку обратно в карман.

– Ждем вас обоих к вечеру, – сказала я, хотя вполне могла бы ничего не говорить, и вышла из стойла.

Пока я выходила, Дональд осторожно отцепил котенка от плеча Жюли и положил обратно в ясли.

– Мы ведь не хотим раздавить бедного малыша, правда?

– Нет-нет, – поспешно согласилась Жюли.

Тем же утром, чуть позже, после уборки, которую я сочла достаточным вкладом в домашнее хозяйство, я извлекла свои садовые инструменты из угла амбара, где они всегда хранились. Разумеется, сперва мне хватило предусмотрительности поинтересоваться у Лизы, где они могут быть. Похоже, никто ими не пользовался с тех самых пор, как я в последний раз брала их более восьми лет тому назад. Странно было чувствовать, как руки мои так привычно скользнули на ровный черенок тяпки, странно было ощущать ладонью знакомый бугорок на ручке лопаты. Я отнесла инструменты в мастерскую и оказала первую помощь секатору и лезвиям лопаты и мотыги, а потом загрузила все вместе в тачку и отправилась поглядеть, что можно сделать с заброшенным садом.

Я провела там все утро, и поскольку начала с газонов и дорожки, то вскоре садик снова приобрел вид места, о котором хоть мало-мальски заботятся. Но работа ни на миг не помогла мне. И все время, пока я подстригала траву, выравнивала лопатой края, рыхлила сухие, заросшие сорняками грядки, мои воспоминания, отнюдь не притупленные тяжелым трудом, все болезненнее терзали меня, как будто, остря инструменты, я заточила и их тоже.