Гром небесный. Дерево, увитое плющом. Терновая обитель

Казалось, ушло не меньше часа на то, чтобы развернуть ее, лавируя между колоннами ворот, по мху, скользкому от дождя и устланному напáдавшими ветками, кусками сгнившего дерева и камнями, откатившимися от разрушенной сторожки. Я заставляла себя не спешить, но все равно колеса безумно буксовали и скользили, а руки и ноги у меня тряслись, как в лихорадке, и совершенно не могли сладить с управлением. Раздался зловещий скрежет металла по камням – и мы наконец выбрались на проселок, развернувшись в сторону ворот, и Жюли рванулась вперед открыть ворота на верхнюю дорогу.

– Следи, не проедет ли машина доктора! – крикнула я ей, проезжая мимо. – Возможно, он уже на пути к дедушке.

Девушка, бледная как призрак в скользнувшем по ней луче фар, кивнула, и я увидела, как губы ее раскрылись в одном-единственном слове:

– Скорей!

Я нажала на газ так сильно, как только осмелилась, и попыталась хоть в общих чертах припомнить дорогу.

Прошло уже восемь лет с тех пор, как я в последний раз ездила в Уэст-лодж верхним путем. Кажется, сперва два поля, а потом к дороге, ограждая ее, подступали молодые елочки, насаженные лесничеством, – Адам уже тогда пытался как-то окупать расходы на содержание поместья. Я испытала самое настоящее потрясение, когда внезапно оказалась в кромешной мгле меж двумя черными стенами елей, покачивающих ветвями высоко над крышей машины. Время ведь не стояло на месте, а они вырастали на фут в год. Фары осветили узкий темный каньон, по которому мы мчали на всей скорости, поскольку дорогу густо устилала еловая хвоя, выступавшая в роли дренажа, а стена деревьев сдержала самый бурный натиск бури.

Потом – распахнутые ворота; длинный склон холма, уходящий вниз между двумя высокими откосами; аллея, в былые, более процветающие времена обсаженная высокими буками, чья серебристая листва словно реяла в свете фар; потом – петляющий, неровный, то вверх, то вниз, отрезок дороги вдоль узкой лощинки, проложенной каким-то ручьем, – там мне оставалось лишь с угрюмым упорством вцепиться в руль и уповать на то, что дорога более-менее прилично осушается.

Однако упования мои не оправдались, и вскоре пришлось сбавить скорость до безопасных и трусливых пятнадцати миль в час – казалось, пешком и то быстрее, от волнения меня так бросило в пот, что руки начали скользить по рулю.

Потом – ворота, чуть кособоко повисшие поперек проселка.

Было почти облегчением вылезти из машины и бегом броситься отпирать ворота. Задвижку заклинило в провисших петлях, но я наконец умудрилась сорвать ее вообще и навалилась на тяжелую створку. Та продвинулась на пару дюймов и снова намертво застряла, глубоко уйдя в грязную жижу. Однако не это мешало ей открыться. Нагнувшись, чтобы сильнее толкнуть, я услышала лязг. Крепкая цепь, потемневшая от ржавчины и запертая на ржавый замок, петлей обхватывала ворота и столб, к которому они крепились.

Запертые ворота… никакого места, чтобы развернуть машину… Мне предстоял выбор: либо ехать задним ходом по этому жуткому отрезку тропы, пока не смогу развернуться и двинуться по длинной дороге в объезд, вокруг Уайтскара, либо оставить машину и бегом преодолеть оставшиеся полмили до Уэст-лоджа. И то и другое совершенно немыслимо…

Бывают времена, когда твое тело и нервы решают за тебя. Адреналин, как принято выражаться сегодня. А раньше говорили: «Нужда всему научит», или еще: «На Бога надейся, а сам не плошай».

Схватив цепь, я с яростью отчаяния потянула за нее – и она, соскользнув, упала мне в руки. Это оказался всего-навсего обрывок, свободно наброшенный на ворота, чтобы они не распахивались сами по себе. Замок болтался только для видимости. По-моему, не менее четырех драгоценных секунд я простояла, остолбенело уставившись себе на руки, точно каким-то чудом действительно сорвала эту массивную цепь, как пушинку. Ну конечно, мне следовало сообразить, что Адам не послал бы меня этим путем, если бы знал, что тут не проедешь.

Адам. Я выронила цепь на мокрую траву у столба, распахнула тяжелые ворота так, словно они весили не больше унции, залезла обратно в машину и промчалась в ворота – не успели верхушки травы перестать качаться.

Потом крутой подъем прочь от деревьев, а дальше по прямой – добрые полмили через вересковую пустошь, где сухой гравий дороги в свете фар казался совершенно белым.

Вершина верескового пригорка. Ствол одинокого бука на миг вспыхнул в луче и снова канул во тьму. А потом – резкий, неожиданный нырок вниз по склону к реке и быстрый, неожиданный поворот к укромному распадку меж холмов, где стоял Уэст-лодж.

Я и забыла, как отвесен этот холм и как крут поворот.

Когда фары выхватили из тьмы вершину холма, машина мчалась на скорости, должно быть, около сорока пяти миль в час. Я нажала на тормоз, но когда мы перемахнули через гребень и устремились к реке, то все еще летели, точно торпеда. Машина подпрыгивала, как самолет на взлетной полосе. Увидев стремительно приближающийся обрыв, я бешено ударила ногой по тормозу и вложила все силы и всю реакцию в то, чтобы успеть завернуть.