Гроздья Рябины

На рыбалку на водохранилище, вместе с веселым толстяком дядей Карлушей Вагнером, начальником цеха на папином заводе, в лодке таскать удочками окуньков.

На концерты в музыкальное училище. Город был музыкальным. Сам первый секретарь горкома Катков был большим любителем музыки, в Темиртау приезжали музыканты из Москвы, Ленинграда, Новосибирска.

В отпуск – в Крым или в Сочи. Любимым местом в Крыму была Алупка. Там они снимали комнатенку на горе, загорали на горячих морских валунах, прыгали с них в теплое море и стояли часами в очереди в столовую. Катались на катере, объезжали все побережье от Алушты до Севастополя. Это было похоже на сказку, только наяву – застывшие в восточном мраморном величии Воронцовский и Ливадийский дворцы. Ласточкино гнездо было совсем как на открытках, можно было подойти вплотную к обрыву, на страшенной, пугающей высоте заглянуть вниз, на бьющиеся о камни игрушечные волны. Голубое, как синька в бабушкином корыте, море дальше от берега сверкало нестерпимым, до рези в глазах, солнечным серебром, а на горизонте плавно загибалось, уходило вниз, туда, где далеко-далеко была Турция. В Севастополе они ходили по набережной и дивились на огромный, как пятиэтажный дом, белоснежный корабль, стоявший у причала. Люди по трапу поднимались до дверцы в белоснежной стене и исчезали там. Было бы здорово вот так, подняться на этот корабль и поплыть на нем на далекие южные острова в Тихом океане! А еще в Севастополе они были на "Обороне Севастополя" –

с настоящими пушками и ядрами, пирамидками лежащими рядом. На пушке можно было посидеть, заглянув вперед, вниз, где на нас наступали англичане и французы. А мы бы зарядили пушку ядром, насыпали пороху и Бабах! – сдавайтесь враги! Из Севастополя возвращались на автобусе поздно вечером, и Лера дремала на папиных руках.

А следующий раз в отпуск они ездили на реку Обь, в Колпашево, есть такой городок на великой сибирской реке. Валентин Горынин был оттуда родом, там жили его родители. Ехали мужской компанией – Валентин, Герман и двое восьмилетних: Игорек, сын Валентина и Лера. Её, коротко стриженную, в шортах и мальчишеской рубашке, великодушно засчитали за мальчишку. Носились на моторной лодке по широченной Оби, ловили осетров и стерлядок. По вечерам Евгения Петровна, бабушка Игорька, ставила на стол миски со свежей осетровой икрой, черной, с прожилками, и пироги со стерлядками. Потом была поездка по орехи.

В кедраче под колоннадой стволов кроны смыкались, не пропуская солнечного света на ковер из кедровых игл. Герман с длинным шестом, привязанным к поясу, становился на плечи Валентина, хватался за первые нижние ветки и лез, лез, пока голова не выныривала над кронами, сизыми от тяжелых шишек. Теперь нужно было найти надежную развилку, обхватить ее ногами, подтащить шест и лупить им по веткам. Шишки, по полкило каждая, липкие от смолы, плотно набитые спелыми орешками, сокрушающей лавиной летели вниз. Ими набили десять тяжеленных мешков. Дома шишки шелушили. Машинка для шелушения состояла из двух крутящихся деревянных барабанов, утыканных гвоздями, шишка выходила из нее растрёпанная и помятая, а орехи сыпались в воронку внизу. Потом орешки отвеивали от шелухи и калили. Калильную печь вырывали в земле и перекрывали железным противнем, на нем сырые орешки шевелились от жара, как живые, потрескивали и забавно подскакивали, становясь легкими и звонкими. Кончалось лето, леса наряжались в осенние наряды, и яркими пурпурными кострами пылали рябины.

Удивительное, непохожее на других, дерево-не-дерево, кустарник-не-кустарник, золушка северных лесов. Тонкорукая, словно девочка-подросток, печально протягивает она свои ветви навстречу зимним ветрам, гнется тонким своим станом, но приходит весна, и золушка надевает белоснежный наряд невесты, бесстыдно-ярко празднует свою свадьбу. Слетается на ее свадьбу всё летучее население лесов и полей, одурманенное колдовским, грешным ароматом ее цветов. Отшумела недолгая северная весна, жухлым похмельем усыпан ковер у ее ног, и рябина торопливо прикрывает свою наготу узколистным, кожистым вдовьим одеянием. Так и будет стоять она все лето, скромная и неприметная, под снисходительными взглядами своих соседей – гигантов берез, сосен и елей. Приходит осень, после недолгого прощального красочного карнавала обреченно сбрасывают наряды березы, клены, тополи, готовясь к зимнему сну, а наша золушка, увешанная алыми серьгами и монистами, празднует свою вторую молодость. Но обманчивы, горьки ее запоздалые прелести. Только когда ударят морозы, сладостью наливаются гроздья рябины, и тогда слетаются к ним шумные пернатые разбойничьи стаи, празднуют тризну по ушедшему лету. Выпал первый снег, в тяжелые шубы оделись старики-ели, и озорными рубинами выглядывают из-под снежных шапок ягоды рябины. До следующей весны!