Гроздья Рябины

– А ты молчи, молоко на губах не обсохло, а тоже мне! Вот женишься, заведешь детей, поймешь, как по утрам с ними поспеть.

Молча и сосредоточенно работают Герман и Нина Фомина, их доски рядом, бок о бок, только вполголоса переговариваются:

– Нина, у тебя резинки лишней нет? Моя куда-то завалилась.

– Герман, брадис у тебя? Дай, пожалуйста. Как там твоя Лера?

– Да всё хорошо, приносит мне только пятерки и иногда четверки.

– Нинафомина, а Нинафомина! – старуха Скиданиха исчерпала утреннюю тему, и её языку неймется, – когда ты сменишь салоп своей бабушки на что-нибудь приличное?

– Анна Трофимовна, перестаньте, – слабо сопротивляется Нина.

Нина в бюро уже шестой год, она безотказна и старательна, носит старый, обвислый свитер, за доской одевает очки в массивной черной оправе, и все отделовские женихи давно махнули на нее рукой.

Герман проходил школу Васильченко –

самую совершенную и эффективную в стране систему конструкторской работы, систему выжимания мозгов. Конструкторский отдел перерабатывает проекты в рабочие чертежи, по которым работают цехи завода, у отдела есть план в тоннах конструкций, который нужно выполнять каждый месяц. Конструкторы работают сдельно, как рабочие у станка, расчетный лист – развернутый лист ватмана А1 стоит для конструктора от 8 до 16 рублей, в зависимости от сложности конструкций. Лист должен быть плотно заполнен, если на свободном пространстве помещается спичечный коробок, применяется понижающий коэффициент, разработанный чертеж проверяется другим конструктором, проверка доверяется наиболее опытным работникам и оплачивается с коэффициентом 0,4. В среднем конструктора в отделе делали по десять-одиннадцать листов в месяц плюс проверка, итого сто сорок рублей. Нина Фомина делала по пятнадцати листов. Герман делал девятнадцать листов плюс проверка, больше него не делал никто.

Его вызвали к главному конструктору.

– Садитесь. Вот мне принесли из отдела труда. Вы за прошлый месяц закрыли наряды на двести восемьдесят рублей. У нас никто столько не зарабатывает, даже главный конструктор, и мы не можем…, нам не разрешают платить столько. Поймите меня правильно.

– Но когда я поступал… Мне нужно платить за квартиру… и я один воспитываю дочь…

– Да я всё знаю, – мялся главный, – давайте так договоримся: двести семьдесят и ни копейки больше. А лишние наряды мы перенесем на следующий месяц.

Они с Ниной работают слаженно, проверяют друг за другом чертежи, у них на двоих общие – справочники, математические таблицы Брадиса, счеты и арифмометр для сложных вычислений. Герману нужно заработать, нужно платить за квартиру, за музыкальную школу, Лера растет, выросла из прошлогодней школьной формы, к зиме нужно купить новое пальтишко, да и самому пора менять ботинки. Он работает напряженно, не позволяя расслабиться ни на минуту, обед за двадцать минут, и снова линии, размеры, расчёты на логарифмической линейке, перепроверка начерченного. Конструктор не имеет права на ошибку. Если ошибся, то следует вызов в цех, составление акта на простой или испорченный металл и – оплата из собственного кармана. Таковы суровые законы системы. Впрочем, в цех вызывают и тогда, когда рабочий не сумел разобраться в чертеже, и тогда нужно бросать всё и – бегом в цех. Производство не должно стоять!

В пять часов все потянулись домой.

– Гера, ты идешь?

– Нет, я задержусь немного, нужно закончить чертеж.

От напряжения начинает двоиться в глазах и явственно слышно, как скрипят мозги. Всё, на сегодня хватит, и в голове поселяется гулкая пустота. Сегодня сделал полтора чертежа, заработал четырнадцать рублей. Теперь на двух трамваях домой. Лера уже пришла из музыкальной школы, сделала уроки.

– Пап, ты опять так долго, а у меня не получается задача. И по сольфеджио не получаются интервалы, нам задали терции, большую и малую, а как их различать, ты мне поможешь?

– Конечно, только сначала давай поужинаем, а то я голодный. Разогревай вчерашний борщ, а потом разберемся с твоими задачами. Ты купила всё, что я велел?

В десять Лера укладывается спать, и нужно что-то сварить на завтра, кастрюля борща кончается, нужно бы Леру приобщать к кухне, но не получается, у нее тоже едва хватает времени на две школы. В половине двенадцатого Герман доволакивается до постели и проваливается в черную пустоту. Утром подъем по будильнику в шесть, к восьми на работу, и снова – туго закрученный день. По субботам Герман выходил поработать до обеда, подобрать хвосты, после обеда затевалась стирка, уборка, зато в воскресенье – никаких работ, они заранее планировали, куда пойдут, и что будут делать. Ходили на музыкальные концерты, слушали Соловьяненко, на первенство СССР по штанге, видели самого Жаботинского, только не на помосте, а за судейским столом. Но тоже здорово! Ходили на баскетбол, где Ульяна Семенова, монстр с мужским лицом, закладывала сверху в кольцо игрушечный в ее лапах мячик, и в кино, на десятый ряд (А вот сейчас Ульяна Семенова придет и сядет впереди нас, что мы тогда с тобой увидим?).