Гроздья Рябины

В шатре на Красном холме в шелковом богатом халате сидит, скрестив ноги, Мамай. Велел он соорудить высокий помост, и поле все у Мамая перед глазами, как на ладони. Грузен Мамай, палит солнце, катится пот по спине Мамаевой, и подносят Мамаю пиалы с чаем. Велел он своим нукерам бросить на урусов все силы, чтобы единым махом смести их, утопить в Дону. Только отряд личной охраны, из самых верных, остался в ставке у него. Нет ума у сосунка этого Дмитрия. Разве можно так ставить войско, чтобы отступить было некуда? Теснят татарские нукеры русов к Дону, отступает в середине русский полк, видит Мамай, что пробился татарский батыр к великокняжескому стану, и пало на землю княжеское чермное знамя.

– Слава Аллаху! Пришел конец князю Московскому, пришел конец и княжеству Московскому!

Еще держатся русы, но видит Мамай, что лучший его мурза Тагай погнал к Дону правое крыло русов. Сейчас сбросит русский полк в реку и ударит в тыл большому полку. Но что это? Сзади большого полка, прямо в бок Тагаю, откуда взялся, вылетает конный отряд. Хитры русы, затаили резерв! Видит Мамай, что ободрились отступающие русы, бросились на Тагая, теснят его.

– Эй, нукеры мои верные, вперед! Сбросьте русов в Дон, утопите их, уничтожьте всех до последнего! А понеслась в битву личная охрана Мамая.

Последний удар! Вскакивает Мамай, машет руками. Сегодня – великий день! Сегодня станет он, Мамай, властелином всей Руси, а завтра покорится ему Золотая Орда…

***

В засаде, в кустах орешника лежат Владимир, князь Серпуховской и Боброк Волынский. Позади, в дубраве, тихо, без единого звука стоит полк засадный. Владимир от нетерпения скребет ногтями землю. Тяжко русскому войску. Много татар пало от самострелов, но теснят и теснят они русских. Отходят слева ярославцы, отступает и Большой московский полк.

– Пора, Дмитрий Михайлович, время пришло ударить!

– Нет еще, Владимир Андреевич, не пришло время. Еще стоят наши.

Солнце перешло полдень, и конница татарская потеснила полк правой руки. Спешно отступает к Дону Андрей Ольгердович.

– Пора ударить, Дмитрий Михайлович, как бы не опоздать нам!

– Не горячись, Владимир Андреевич, еще есть у Мамая резерв, еще стоят наши.

Вот уже бросил Мамай в битву свой последний отряд. Нет сил у русских противостоять ему, вот-вот сломятся.

Широко перекрестился Боброк: “Пришло наше время! Айда, братия, на врага! Ударим по нечестивым!”

Как сокол быстрый стремглав летит на куропатку, как волк серый бросается на зайца, как молния небесная свергается на землю, так обрушился полк засадный на татар. Откуда? Не мертвые ли русы восстали из тлена? В панике, давя конями пеших генуэзцев, мчалась назад татарская конница. Бросая оружие, бежала пехота, закрываясь щитами от сабель русских. А впереди отступающих бежал с горсткой слуг неудавшийся властитель Руси Мамай. До самой Красной Мечи, до ночи, преследовали татар русские конники, рубили нещадно и татар, и буртасов, и фрягов, никого не пощадили, оставшихся в живых потопили в Красной Мечи. Только Мамая догнать не смогли.

***

Широко раскинулось поле Куликово. Испокон веков не знало поле сохи пахаря, не бросала в него зерна рука сеятеля. Дикие травы поля Куликова знали только копыта коней кочевников – скифов, половцев, печенегов и хазар. Топтали их и татарские кони Джебе-нойона и Субудай-багатура, когда шли они на Русь, на земли рязанские и владимирские. И вот теперь густо засеяно поле Куликово. Засеяно телами людскими и конскими, засеяно оружием бранным, копьями да стрелами, мечами да секирами, латами да кольчугами. Примирило поле смертных врагов, и мирно спят на нем вечным сном, бок о бок, ярославец и татарин, московит и фряг, яс дикий и литвин.