Гроздья Рябины

Клонится к закату солнце, ходит по полю князь Серпуховской Владимир Андреевич, ищет брата своего Дмитрия Ивановича. Нет князя среди живых, нет среди мертвых. Из близкой дружины княжеской уцелели немногие. Понкрат дружинник бился с князем плечом к плечу, сказывает, что положил князь немало татар, да силы стали его оставлять, и срубился князь с фрягом, в латы закованным, вот уж начал одолевать фряга, да получил удар по шлему. Кинулся Понкрат на помощь, да самого сшибли, память потерял, а очнулся – нет князя. А бились они в первых рядах московского полка, и сеча здесь была самая ужасная. Горами лежат тела, вытаскивают русские воины стонущих раненых из-под мертвых, относят, кладут на траву. Почти целиком погиб сторожевой полк, принявший на себя первый натиск татар, погибли и воеводы полка – Михаил Иванович Акинфович и князь Симеон Оболенский. Велики потери и в Большом полку. Мертвы Андрей Иванович Серпуховской, Микула Васильевич Вельяминов, пал Михаил Бренок, что в княжеских одеждах стоял под знаменем московским, князь Федор Белозерский, Михаил Андреевич Брянский и еще многие бояре и воеводы. Всего смерть нашли в сече более пятисот бояр: пять десять серпуховских, пять десять суждальских, семь десять можайских, сорок московских, а людей младших – нет числа. Но много, много более, сам-девять побито татар и фрягов, почти все свое бессчетное войско потерял Мамай на поле Куликовом, бежал со слугами да малой дружиной своей. Темнело уж, как весть понеслась по стану: нашелся князь Великий Московский Дмитрий Иванович! А нашли его возле леса, под срубленной березой. Хватило у него сил уползти с сечи, да тут память его оставила.

***

– Тимоха, а, Тимоха… Пробуждайся! Пора уже.

Тимоха продрал глаза. Высоко в небе сияли звезды, и только на горизонте светлел край.

– Больно рано еще, до свету дождаться бы надо.

– Како до свету! До свету нам ничо не останется, – крадучись, они вышли из стана. – Я вчера заприметил одного богатого боярина, мертвый, а убрать его не успели. А далее мурза татарский лежит, в доспехах богатых.

– Ивашка, а как это мертвяков раздевать? Боюсь я мертвяков…

– А чё его бояться, мертвяка-то? Мертвяк он и есть мертвяк, тащи с него одежу, пока не раздулся от тлена. Гляди-ко, не мы первые, – в утреннем полусвете мелькнула смутная тень. – Вот он, боярин тот. Помоги стащить кафтан и броню.

– Ивашка! А ведь он еще живой, теплый еще, – испуганно заверещал Тимоха.

– А ты добей его. Все одно не жить ему, а одежа больно богатая, жаль пропадет. Давай-ка я добью его… Складывай одежу в кучку, потом заберем. Гляди, какие перстни богатые! Ан не сымаются. А ты руби персты, руби, ему, мертвяку, теперь уж все одно.

Уже выросла куча добра, как из стана вылетел конный, осадил коня перед самим носом Ивашкиным.

– Айда все в стан! Князь Великой повелел без спросу мертвяков не грабить. Дал слово княжеское, что оделит каждого по чести, по совести. А кто не послушает, накажет сурово.

Недовольные, возвращались в стан. Такое богатство собрали, а попользоваться не дали. Однако утаил Ивашка перстни богатые, аж четыре, два боярских и два с мурзы татарского снял.

С самого утра князь Дмитрий Иванович навел порядок строгий, поставил следить бояр и воевод. Боброку Волынскому – установить посты караульные, близкие и дальние, глаз не спускать, послать разведчиков окрест, к войску литовскому и войску рязанскому. Окольничему боярину Тимофею Вельяминову собирать с павших одежду и броню, вести строгий учет добра, складывать на возы, караульных поставить, чтобы не пограбили. Также учет провести обоза татарского брошенного, чтобы не пропала ни одна вещица. Князю Андрею Ольгердовичу вести сбор оружия русского и татарского, учесть и сохранить все до стрелового наконечника последнего. Воеводе серпуховскому Твердому – хоронить павших, и православных, и басурман, для чего копать ямы пребольшие, складывать неопознанных, надежно землей закрывать, ни единого тела непогребенным не оставить, дабы черная смерть не пошла с поля этого по русской земле. А кто опознан будет, вести списки людей знатных, хоронить отдельно, кресты ставить православные. Раненых складывать в тень древесную, отрядить легко раненых для досмотра и помощи. Ярославскому воеводе Федору Осьминину мостить мосты через Дон, а далее через Лопасню и Оку, чтобы обоз богатый, тяжело добычей ратной нагруженный, пройти мог. А кто порядок сей нарушит, сечь плетьми прилюдно и беспощадно.

После боя у Дмитрия черные круги плыли перед глазами, гудело в перевязанной голове, но, превозмогая боль, целый день в седле, сопровождаемый Владимиром, он объезжал трудящееся войско, следил за порядком. Двух костромичей, уличенных в самовольном мародерстве, велел сечь нещадно, пригрозил казнить, если замечены будут. Разведчики доложили, что Ягайло, не дошедший тридцать верст до Мамая, узнав о сече, повернулся и спешно уходит в Литву, а Олег Рязанский во время битвы рядом был, но в сечу не ввязался и теперь стоит, не уходит. Коварен и хитер рязанец, строго следить за ним надобно.