Гроздья Рябины

Но особенно любит Митя рассказы отца Алексия. О Рюрике-князе, что пришел с дружиной из-за моря, дабы навести порядок на Руси, о походах князей Олега и Святослава, о святой княгине Ольге и сыне ее Владимире, что Русь языческую в православную веру крестили. Про Киев, матерь городов русских.

– Отец Алексий, ты говоришь, что Киев – матерь городов русских, а давеча сказывал, что Москва – самый главный город на Руси. Как это?

– Киев ныне порушен и заброшен, а причиной тому – рознь княжеская на Руси. Так повелось с Игоря-князя, что своим сыновьям давали князья Великие уделы в княжение, а братья друг с другом великую свару вели за стол княжеский, и убивали брат брата, и войной брат на брата шли. Совсем разорили Киевскую Русь. Татары пришли, без боя Киев взяли да сожгли. А в Москве прадед твой Даниил Александрович другой порядок установил: един князь на Москве – старший сын княжеский, воле княжеской все подвластны. Запомни это, Дмитрий, как первую заповедь: Сколь тверда

и едина рука государева, столь сильна и держава его.

А пуще всего любил Митя, когда приходил на урок Симеон, старший княжеский дружинник. Приводил он с собой своего сына Понкрашку, ростом и годами чуть более Мити, и начинались у них веселые игрища. Рубились деревянными мечами, стреляли из луков в дерево, кто попадет за тридцать шагов, а потом мчались наперегонки на конях по полям и лугам, вцепившись в конскую гриву, так что ветер свистел в ушах, и били ветки по плечам. Проходил Митя с этих уроков в синяках и царапинах, в грязи, с порванной рубахой, уж как охала маменька, сетовала Симеону, да тот только смеялся:

– Не взыщи, княгиня, только славный князь-воин растет. Мой Понкрашка годом старше, а не уступает ему Дмитрий Иванович. И сила, и сноровка есть, скоро на железные мечи переходить будем.

Сущее наказание эти сидения на боярских думах. В горнице жарко натоплено, а Митя сидит в тяжелом кафтане, шитом золотом, на голове шапка, мехом отороченная, с каменьями. Сидеть надобно неподвижно, пока бояре долго и нудно говорят что-то непонятное, пот струится по спине, голова клонится, Митя клюет носом, и тяжелая шапка сползает на глаза. Он спохватывается, поправляет шапку, но тяжелая дрема склеивает очи, и Митя просыпается только когда что-то не поделившие бояре начинают орать и обзывать друг друга непотребными словами, а то и хватать за бороды. И тогда стучит посох митрополита.

– Стыдитесь, господа бояре, князя вашего стыдитесь! На тебя, Евлампий Босоволк, накладываю епитимью за слова бранные, на неделю. А вам, Вельяминовым, остыть надобно, по дороге домой и остынете. Не гоже людям знатным так вести себя, не на торжище вы, а дела государевы решаете. По откупу на извоз крепко думать надобно. А надумаете – ко мне приходите, мы с князем Великим вас и рассудим.

Митя идет с митрополитом из Думских палат, радуясь свежему ветру.

– Отец Алексий, а пошто бояре наши все немирно промеж собой живут?

– А то, что Вельяминовы всю власть в Москве хотят заполучить и казну держать. Батюшка твой, царство ему небесное, незлобивый человек был, его и звали Иваном Красным да Добрым. Много воли дал им, и войско держать, и с купцов тамгу сбирать. Вот они и разнуздались.

– А я им скажу, что я, князь Великой, запрещаю им за бороды друг дружку таскать.

– Ты погоди, Митя, не суетись впустую. Когда возмужаешь, в силу войдешь, тогда и укорот боярам дашь. Ты вот мне скажи, кою букву с игуменом Дамианом выучил.

Снова темный морок наплывает на Дмитрия Ивановича, и в этом мороке клубком вертятся думские бояре, чернецы-монахи, возникает, приближаясь, красное, жирное лицо хана Джаныбека. Он шевелит тонкими, тараканьими усами. “Какую букву выучил?”– гулко хохочет он и проваливается в темень. И сам князь проваливается в черную пропасть, долго летит до самого дна, где на него накатывает и накатывает, нудной, царапающей нотой гудит бесконечный вал.

***

Крохотная светящаяся точка начинает расти и приближаться, превращается в ночник, а за ним с темной иконы пристально и требовательно смотрят на князя очи. Сергия? Алексия? Они вопрошают, и нужно вспомнить что-то важное и главное, нужно вспомнить все…

Они с отцом Алексием едут в Орду за ярлыком Великокняжеским. Давеча соглядатаи донесли, что на пиру Иван Вельяминов изгалялся. Мол, митрополит наш совсем ума лишился, мальчонку-сосунка в Орду за ярлыком повез. Да кто ж ему ярлык даст? Тверской князь Михаил с дарами богатыми давно уж там, да Рязанский князь, а наш-то с сосунком, к шапошному разбору! Смех да и только!

Едут обозом, по весенним, только что подсохшим дорогам, одна повозка – с серебром, другая – с мехами, одарять хана Джаныбека и мурз его. На конях скачут по бокам обоза княжеские дружинники, защита от лихих людей. Переправились через Волгу, и Митя с любопытством глядит на ковры весенних приволжских степей, полыхающие алым цветом. Крупные чашечки – с ладошку Митину, а в глубине – как желток яичный, и торчат былинки тоненькие.

– Отче, что это за цветки невиданные, у нас таких нет.