Стоит перед глазами Димитрия палач в балахоне багряном, в одной руке – меч окровавленный, в другой – голова Ивана отрубленная, за власы схваченная, высоко, на показ толпе, поднятая.
– Господи милостивый, не я тот ветер сеял, это они, Вельяминовы…
– Нет, князь, ты повинен, ты посеял, и тебе жатва досталась…
Спешил Дмитрий Иванович в Москву с уцелевшим войском, спешил обнять ненаглядную свою Евдокию и детей. Малиновым звоном встречала Москва славных воинов, Мамая одолевших. Шло воинство по Солянке, по Кулишкам, мимо храма Всех Святых, где давно ли, провожали их москвичи. А женки воинов тревожными глазами выискивали своих суженых, срывались из толпы, обнимали, да так, обнявшись с ними, и шли дальше. Дарья все глаза проглядела, а когда увидела, закричала не своим голосом:
– Понкратушка! – ноги непослушные подломились, а Понкрат из общего строя вышел, подхватил ее на руки, да так с женкой на руках и шел до самого Кремника. А там, на стене белокаменной стояли Евдокия, княгиня Великая с княжичами и Елена Серпуховская, жена Владимира Андреевича.
Три дня праздновала Москва победу, а на четвертый день пришла черная весть: рязанцы напали на московский обоз с богатствами несметными, разграбили его, а раненых, что с обозом ехали, всех перебили, никого не пощадили.
Как гнилая ткань под руками, расползается угасающее сознание, в горячечном бреду мелькает ухмыляющаяся голова Ивана Вельяминова. Хохочет в лицо, оборачивается Тохтамышем: “Повинен, князь!” Нужно собрать последние силы, ухватить ускользающую нить.
Никак такого не ожидал. Прибежал к князю лазутчик с Рязанской земли, грязью залепленный, на самом лица нет. Войско татарское на Москву идет! Вероломный и коварный Тохтамыш решил власть свою над Русью утвердить, тайно поход подготовил, перебил русских купцов, а кого в темницу заключил, чтобы не донесли, вел войско стремительно, с такой коварной хитростью, чтобы не узнали. А Олег Рязанский Тохтамышу броды через Оку показал. Теперь подступил Тохтамыш к Серпухову, скоро в Москве будет. Недаром митрополит Алексий твердил: “
Тогда поднялась в Москве паника. Запаниковал и Дмитрий Иванович. Стены на Москве-граде каменные, крепкие, недавно только по велению князя Великого выстроеные, татарам их не взять, да только обложит Тохтамыш Москву осадой, и никто на помощь не придет. Спешно отправились – Дмитрий Иванович – в Кострому, Владимир Андреевич – в Волок Ламский, собирать рати, идти на помощь Москве. Строго наказал князь боярам: посады вокруг Москвы сжечь, ворота городские затворить, посты на стенах поставить, оборону держать, помощи дожидаться! Только недаром сказано: кот – за порог, мыши – в пляс. Началась в Москве великая сумятица и непорядки, собрали вече народное, орали до хрипоты, а потом призвали к себе князем Остея-литвина, разбили погреба боярские, перепились хмеля и перед татарами, к стенам подступившими, обзывались и похабничали со стен. “Есть ли среди вас князь Московский?” – спросили татары. – “Нету! – отвечали. – Есть князь Остей, только вам не по зубам!”
Дважды татары шли в атаку, лезли, как муравьи по лестницам на стены, и дважды отбивались москвичи, лили сверху кипяток, камни великие бросали, из тюфяков и пушек булгарских ядрами палили, многих татар под стенами положили. После этого совсем ополоумели москвичи, дорвались до погребов княжеских. А хитрец Тохтамыш посольство свое послал к ним.
– Царь ваш Тохтамыш своим людям хочет оказать милость, потому как неповинны вы, не на вас, а на Димитрия войной идет. Выйдете навстречу ему с почетом и дарами, и царь вас помилует.
А следом выступили нижегородские князья Василий Кирдяпа да Семен Дмитриевич:
– Верьте нам, вашим князьям христианским. Правду говорят послы, в том клянемся”.