Гроздья Рябины

Да, конечно, памятен тот самый день. С того дня все началось. Вчера только умер престарелый Тимофей Вельяминов, московский тысяцкий, а Вельяминовы, креста на них, бесстыжих, нет, не скрывали торжества своего. Сегодня Дума боярская сходится нового тысяцкого выбирать. И сомнения ни у кого нет, что Ивану, старшему сыну сегодня принимать почет. Они, Вельяминовы, давно уж считали должность эту своей наследственной вотчиной, еще с Протасия, первого тысяцкого московского при Иване Даниловиче Калите. Ох, как лютовали Вельяминовы, когда Симеон Иванович поставил на место то Андрея Петровича Хвоста, они же, больше некому, свершили то злое дело, когда Андрей Петрович был убит неведомо от кого и неведомо кем, только оказался лежащим на площади, от чего был мятеж великий на Москве. Оттого и бежали они поспешно в Тверь. Да батюшка Иван Иванович незлобив был, призвал Василия Васильевича в Москву и тысяцким его признал. При малолетстве Димитрия совсем обнаглели, самыми первыми на Москве стали себя считать. На свадьбе Дмитрия Ивановича пояс драгоценный княжеский пропал, верные люди сказывали, что Василий Вельяминов его умыкнул да племяннику своему Микуле передал, ан доказать не смогли. Доносили также, что Иван в кругу бояр своих нелестно и похабно князя поносил.

После обеда обильного собрались бояре в думских палатах, гомонили сытно о делах своих, рассаживались по знатности да старшинству. Старейшим боярином тогда Ондрей Оболенский был.

– Ну, что, бояре московские и ты, князь Великой Дмитрий Иванович. Преставился Господу тысяцкий наш, Василий Васильевич, царство ему небесное, а нам на земле грешной дела мирские творить. Потому надобно нам, боярам, нового тысяцкого выбрать, а тебе, князь, наш выбор утвердить, чтобы мир и порядок на Москве стояли, как наши пращуры нам завещали. Мы, старшие бояре, давеча совет держали, порешили, что тысяцким на Москве будет Иван Васильевич, славного рода Вельяминовых. Ему батюшка его усопший дело это завещал, ему мы, бояре доверяем порядок мирской и воинский содержать на Москве. Так я говорю, бояре?

– Верно говоришь, Ондрей Иванович, Вельяминовы, они спокон веков… – закивали, заговорили бояре.

– Иван Васильевич, он молодой еще, но дело знает, и рука у него твердая…

Хмуро молчал, оглядывая бояр, Дмитрий Иванович. Многие из них годились ему в отцы и деды. За ними стоит Москва купеческая, за ними стоят стрельцы Московские.

– Значит, так и порешим, быть Ивану Васильевичу Вельяминову тысяцким на Москве белокаменной. Тебе, князь Дмитрий Иванович, слово – одобрить совет наш.

– А слово мое такое, – не усидел, поднялся князь. – Не быть Ивану тысяцким на Москве.

– А кого ты, князь, хочешь иметь тысяцким?

– Отныне не будет тысяцкого на Москве. Я, князь Московский, по завещанию батюшки моего Ивана Ивановича, Божьей милостью на Великое княжение митрополитом нашим Алексием помазанный, отныне на себя принимаю градом Москвой и войском Московским руководить, а вам, бояре, обещаю хранить верность заветам отцов и дедов наших.

Разом замолкли бояре, а Оболенский рот от изумления разинул. Краем глаза увидел Дмитрий перекошенное, с закушенной губой, лицо Ивана. Он рванулся, было, вскочить, но рядом сидящие удержали, схватили за полы кафтана. А потом всполошились, загомонили бородачи. “Это как же, против порядков вековых…” “Молод еще князь чтобы нам перечить…” “Спокон веков Москвой тысяцкий правил. А теперь?” “Не то ты, князь, говоришь!”

Стукнул о пол митрополичий посох.

– Стыдитесь, господа бояре! Негоже вам смуту против князя Великого мутить! Забыли, что крест целовали на служение и покорность князю Московскому и слову его. Вот вам слово Дмитрия Ивановича, по сему и будет!

Хмуро и молча расходились думские, Вельяминовы Ивана под руки держали, чтоб остыл. Вечером доложили Дмитрию, что напился Иван хмеля, бушевал, говорил, мол, волчонок волком обернулся, и травить его, волка, всем миром надобно. А потом сбежал Иван Вельяминов в Тверь, с сурожанином Некоматом, к Михаилу Тверскому. Ума-то у Ивана не больно много, спесь одна, а сурожанин – мастер пакости творить. Подался он в Орду, улестил Мамая-темника, привез от него ярлык Мамаевский Михаилу Тверскому. Только Дмитрий Иванович ярлык тот не признал, а послу тверскому на дверь указал: “Ярлык тот незаконный, а тебе, посол, путь чист!”

После того затаились бояре московские, открыто князю не перечили, выжидали. А Иван, как с цепи сорвался, из Твери в Литву подался, там литовцев против Димитрия подбивал, власть на Москве обещал, потом в Серпухов перебежал тайно. Сказывали ему, что рассорился Владимир Андреевич с Димитрием, мнил объединиться с князем Серпуховским против Московского, да просчитался. Там-то его и схватили, в кандалах в Москву доставили. И велел Князь Великий Дмитрий Иванович казнить изменника прилюдно. Дело неслыханное, никогда в Москве казней площадных не было. Сколько бояре не просили, сколько Евдокия не умоляла мужа о милости, остался непреклонен князь, и Ивана Вельяминова казнили мечом на Кучковом поле до обеда в четыре часа дня.