Гроздья Рябины

Первое место отмечали большим коллективом, с женами и мужьями, в заказанном кафе. По специальному разрешению и разнарядке горкома для такого случая были разрешены спиртные напитки – по двести пятьдесят граммов вина на человека. Водка, конечно, тоже была, Сережа Слепенко постарался, но… шшш… только под столом, чтобы не засветиться. Люся притворно хмурилась: её Женя был нарасхват у заводских женщин, танцевал со всеми. За столами было весело и празднично, говорили друг другу приятные слова, пели песни. Евгений запевал "Уральскую рябинушку":

Вечер тихой песнею над рекой встает,

Дальними зарницами светится завод,

Где-то поезд катится точками огня,

Где-то под рябинушкой парни ждут меня.

Остальные подхватывали:

Ой, рябина кудрявая, белые цветы.

Ой, рябина, рябинушка, что взгрустнула ты?

Еще пели Свердловский вальс.

Если вы не бывали в Свердловске,

Приглашаем вас в гости ждем.

Мы по городу нашему вместе,

Красотою любуясь, пройдем.

Суровый и озабоченный директор оказался простым, симпатичным человеком, своим, уральским.

Урал не был чужим для Евгения. Его голодное послевоенное детство прошло в Верхотурье – небольшом тихом городке, затерянном среди северных уральских лесов. Рубленые избы здесь сбегают к быстрой Туре, а улицы поросли травой-муравой-спорышем. А учился он в Свердловске, в Уральском политехническом институте. Правда, заочно, но экзаменационные сессии, проводившиеся там, остались светлыми пятнами в его памяти.

9

Жену – Люсю соблазнили поездкой за клюквой. Она работала инженером- химиком на заводе "Сельмаш". Только не думайте, что этот завод делал сеялки или веялки. Завод делал средства для военной связи и еще много чего секретного. А почему "Сельмаш"? Да чтобы дурить этих простаков – американских шпионов. Пусть они думают, что мы делаем плуги и бороны, а мы, им назло – ракеты и бронетранспортеры. На выходные дни собиралась команда любителей, и Люсю уговорили подруги по работе. В огромный Женин рюкзак упакованы теплые вещи, еда и ведро. Сверху приторочены болотные сапоги.

Уральские леса богаты ягодой – брусникой, смородиной, дикой малиной, но царь-ягода на Урале – клюква. Клюква моченая, клюква протертая, клюква с квашенной капустой выручают при простуде и гриппе, да и закуска это мировая!

Ночной поезд идет на север, в район Верхотурья. В полутьме общего вагона неторопливого поезда слышится тихий уральский говорок, это в соседнем купе рассказывается какая-то бесконечная история, и под этот говорок сладко дремлется. Поезд останавливается на всех полустанках, стоит по несколько минут, и снова – перестук колес, поскрипывание стареньких вагонов и тихий уральский говорок.

Утром в деревне взяли местного провожатого и – в путь. Твердая дорога скоро кончилась, впереди начиналось болото.

– До нашего, до клюквенного – километра полтора будет, – сказал провожатый мужичок, – значит, так: туда две дороги, одна напрямки, через болото – похуже, а другая – получше, но круголя, и там вдвое поболе будет. Так что, вам решать, вам выбирать.

Выбор был очевиден – что уж там кружить? Надели сапоги болотные, вооружились шестами – прощупывать болото, пошли гуськом, ступая след в след. Эти бесконечные полтора километра Люся запомнит на всю жизнь. Ходьба по болоту – это для местных привычна и проста, а для городских – эквилибристика. Ступать нужно с кочки на кочку, промажешь, не попадешь на кочку – и нога с чавкающим звуком погружается по колено в болотную жижу. Зыбкие кочки упруго подаются, тонут под сапогом, и нужно уловить опору, чтобы скакануть на следующую предательскую кочку. Через десять минут такой ходьбы ноги наливаются тяжестью, и – пропади пропадом эта клюква! Только бы постоять немного, вцепившись в чахлую березку. Но выносливый провожатый шагает споро, без устали, и отстать никак нельзя в этом ровном сером пространстве без границ и ориентиров.

Дошли до крохотного сухого островка. Можно упасть на землю и лежать, лежать, смотря в в серое, скучное небо. Окрик провожатого:

– Хватит валяться, пошли!

И снова тяжелый труд и борьба с собой. Прыжок, остановка. Поймать момент равновесия, не промахнуться, попасть на следующую кочку. Прыжок, снова остановка, снова прыжок. Только не свернуть в сторону с тропы! Тяжелые мысли медленно ворочаются в голове: собрать силы, дойти вон до той березки! Дошла, добрела. Теперь – до следующей березки, до нее метров двадцать. И когда же это кончится? Вот тропа стала потверже, можно идти шагом, вытаскивая сапоги из жижи. Чвак, чвак, чвак. Снова пошли кочки и снова – прыжок, остановка, из последних сил прыжок – непослушная нога проваливается по самое не могу. Впереди крик: "всё, пришли!" Наконец-то, перед ними то, клюквенное болото.

Летняя палитра природы богата яркими красками, но приходит осень, жухнет листва и трава, у художника-природы кончается зеленый хром, на смену ему приходит охра и краплак, природа размашисто красит ими клены, рябины и узловатые, низкорослые болотные березки. Остатками изумрудного хрома окрашены лишь круглые шапки клюквенных кочек.