Группа поддержки для выживших девушек

– Мисс, – кричит один из отморозков, взбесившийся по-настоящему, видя, что я сажусь в лифт. – Это запрещено, мисс!

Я встаю рядом с девочкой, Мишель сидит в кресле лицом к задней стенке кабинки.

– Мэрилин? – говорю я. – Мы сели.

Она вошла в кабину вместе с Хизер, которая тут же нажала две кнопки – «Закрыть двери» и «2». Один из охранников совершил ошибку – схватил Мэрилин за руку, дверь начинает закрываться, но упирается в его мясистый бицепс.

– Девушки, я не могу вам позволить сделать это, – говорит он.

Мэрилин залезает в свою сумочку и вытаскивает оттуда небольшой черный цилиндр, подносит его к паху охранника. Раздается треск, и человек выпрыгивает из лифта так, словно его лягнул мул. Человек садится на пол и начинает плакать.

– Мне очень жаль, – говорит Мэрилин. – Всей душой вам сочувствую.

Двери закрываются, и спустя секунду, во время которой внутренности готовы вывернуться наизнанку, кабина начинает спускаться. Еще секунду в кабине стоит тишина, потом раздается недоверчивый голос девочки-подростка:

– Вы его шибанули по яйцам.

– Это ты точно сказала, – говорит Хизер.

– Я хочу, чтобы ты знала: я крайне, крайне недовольна тем положением, в которое ты меня поставила, – говорит мне Мэрилин.

В кабинке лифта раздается звоночек, и мы выходим на втором. Мы выходим, и Мэрилин, улыбаясь девочке, говорит:

– Приятного тебе дня.

Мы толкаем двойные стеклянные двери и входим на прохладную, темную парковку. Я прислушиваюсь: не раздастся ли отзвук приближающихся полицейских машин – скрежет покрышек на крутых поворотах, громкие голоса по рации, разыскивающие четырех женщин, одна из которых в кресле-каталке, – но на парковке стоит тишина. Я толкаю кресло по цементному полу в масляных пятнах к внедорожнику Мэрилин.

– Дайте-ка я сдам его назад, – говорит она.

– Ты только смотри нас не придави на хер, – говорит Хизер.

– Радость моя, – говорит Мэрилин. – Если бы я знала, как это сделать, то сделала бы уже лет сто назад.

Она садится на водительское сиденье, захлопывает дверь, вспыхивают красным ее задние габаритные огни, потом загорается белый, и она, сдав назад, останавливается рядом с нами. Я поднимаю Мишель и сажаю на заднее сиденье.

– Столько… хлопот… – говорит она сквозь затрудненное дыхание, пока я пристегиваю ее ремнем безопасности. Ремень чуть ли не ровно притянут к спинке сиденья – от Мишель мало что осталось.

– Все в порядке, дорогая, – говорит Мэрилин, поворачиваясь всем телом к заднему сиденью. – Ты только не волнуйся, мы тебя мигом доставим на ранчо.

– Я на месте стрелка! – кричит Хизер и садится на пассажирское сиденье спереди. – Что? Я не буду сидеть рядом с мертвой женщиной. Ничего личного, Мишель.

Мишель пытается смочить губы и сказать что-то, но она слишком слаба, а язык у нее слишком сухой. Я сажусь рядом с Мишель, и мы трогаемся. Шлагбаума на выезде нет, вероятно, потому что было бы дурным вкусом привозить сюда людей умирать, а потом брать у семьи деньги на выезде.

Полицейские машины не поджидают нас здесь, даже дежурный охранник не записывает наши номера.

Кресло-каталка ездит и стукается о стенки сзади, мы переползаем через лежачего полицейского на выходе, сворачиваем на улицу и мчимся к шоссе. И тут нас осеняет, что мы понятия не имеем, где находится ранчо Мишель.

– Джулия там была, – говорю я.

– Ну, Джулии в настоящий момент нет с нами, – говорит Мэрилин. – Хизер?

– Разве ты на каждое Рождество не шлешь ей этих сраных поздравлений? – спрашивает Хизер.

– Я их отправляю на ее почтовый ящик, – отвечает Мэрилин.

– Мишель? – спрашиваю я. – Мишель?

Она сидит, повернув лицо к окну, глаза у нее закрыты, она купается в солнечных лучах.

– Мишель, ты должна нам сказать адрес твоего ранчо, – говорю я.

Она кивает, не открывая глаз, потом говорит что-то. Я подаюсь к ней.

– Десятая, – шепчет она. – Десятая… Десятая…

– Езжай по Десятой, – говорю я Мэрилин.

Мы проезжаем через центр Лос-Анджелеса, все в основном помалкивают. Мэрилин включает радио – слушаем легкий джаз. Я прислушиваюсь к вою сирен. Я знаю: хорошо это не кончится. Я уже чувствую, как все распадается у меня в руках. Рядом со мной Мишель бормочет что-то себе под нос.

– Дорогая, куда нам ехать, когда мы выедем на Десятую? – спрашивает Мэрилин, стреляя глазами в зеркало заднего вида. – Потом выезжать на Сто первую? Спроси у нее – выезжать на Сто первую?

– Мишель, – говорю я, – нам ехать по Сто первой? У тебя есть почтовый адрес, который я могла бы ввести в навигатор?

– Кто-нибудь взял ее сумочку? – спрашивает Мэрилин.

– Десятая, – говорит Мэрилин. Потом добавляет еще что-то, и я подаюсь к ней поближе. – Столько… хлопот… – шепчет она. Судя по ее виду, она готова заплакать.

– Ерунда, – говорю я. – Правда, и думать об этом не стоит.

Я не знаю, слышит ли она меня, а потом похлопываю ее по ладони. Ладонь сухая.

– У нее не было сумочки, – говорит Хизер.

– Я начинаю видеть некоторые недостатки в этом плане, – говорит Мэрилин, глядя на меня в зеркало заднего вида.

– На какой нам съезд, Мишель? – снова спрашиваю я ее.

– Цветы Дани… – говорит она.