Группа поддержки для выживших девушек

Мишель делает глубокий вдох, и дрожь проходит по ее телу. Прежде чем она делает следующий вдох, я успеваю досчитать до пяти.

– Не могу найти, – говорит Хизер, отталкивая руку Мэрилин, которая тянется, чтобы взять у нее телефон.

У меня возникает впечатление, что они обе вдруг оказались где-то далеко-далеко и погружены в полную тишину.

Мишель неожиданно резко делает глубокий вдох, а потом начинает дышать учащенно.

– Кажется, она совсем плоха, – говорю я.

Мэрилин на миг поворачивает голову назад.

– Я нашла телефон, – говорит Хизер.

Мэрилин резко поворачивает баранку влево. Меня кидает на Мишель.

– Мы не едем ни на какое ранчо, – говорит Мэрилин, выравнивая машину.

– А я думала, что именно этим мы и заняты, – говорит Хизер.

Мэрилин не отвечает.

– Как она, Линнетт? – спрашивает Мэрилин.

– Плохо, – отвечаю я.

Мэрилин останавливается и выходит из машины.

– Вы обе, выходите, – командует она.

Я вытаскиваю руку из руки Мишель и выхожу. Мишель, кажется, ничего этого не замечает. Мы в богатом пригородном районе, стоим на тротуаре близ городского парка. Парк представляет собой большой квадрат, его поросшее травой пространство разделено на четыре части двумя пересекающимися дорожками. Среди деревьев столики для пикников. Мы стоим на тротуаре, Хизер сутулится, накинув на голову капюшон своей курточки.

– Что теперь? – спрашивает она.

– Похоже, ей остались считаные минуты, – говорит Мэрилин. – Слушайте, я не согласна с тем, что вы делаете, но все же, вероятно, вы не вынудили нас совершить худшее, что может совершить человек в этом мире. Она скоро уйдет, и она уйдет под открытым небом, и, если она спросит, здесь ли Дани, вы обе должны ответить ей – да, здесь.

– Но… – начинает было Хизер.

– В особенности ты, – говорит Мэрилин. – Эта женщина не умрет на заднем сиденье автомобиля.

Мэрилин поворачивается ко мне.

– Да, мадам, – говорю я.

Мишель зевает и сжимает руку, когда я открываю дверь, и нам втроем – хотя участие Хизер минимально – удается извлечь ее из машины и усадить в кресло-каталку, а потом укутать одеялами. Мы катим коляску в маленький парк. Еще рано, и в парке только несколько китаянок – они делают упражнения гимнастики тайцзи. Еще там пожилой человек в штанах до подмышек, ходит по траве, сует свою трость в кротовые норы.

– Сюда, – говорит Мэрилин, и мы катим Мишель к одному из столов для пикников, там я разворачиваю кресло так, чтобы она сидела лицом к океану. Я его не вижу, но чую соленую влагу ветерка оттуда.

Солнце обрушивается на землю, придавая парку неестественно-зеленую окраску.

– Дани? – зовет Мишель.

– Она здесь, рядом с тобой, – говорит Мэрилин.

Хизер беззвучно произносит для меня слово «врунья», но я вижу улыбку на лице Мишель.

– Зеленое, – говорит она.

Мэрилин массирует костлявое плечо Мишель под больничным халатом.

– Все с тобой, Мишель, – говорит она. – Мы все здесь.

Рука Мишель вспархивает над подлокотником кресла к моему запястью, потом соскальзывает вниз к моим пальцам. Я отмечаю, что другая ее рука держит пальцы Мэрилин.

– Хорошие… друзья… – говорит Мишель.

За шелестом ветра в кронах деревьев я почти не слышу ее. Она часто дышит, щурится на солнце, а потом закрывает глаза, потому что слишком ярко. Она замирает, потом беззвучно открывает рот, снова замирает, потом делает долгий хриплый выдох, и вот я уже держу руку мертвой женщины.

Я чувствую, что Дани на другом конце города ходит, как загнанный зверь, по камере, в ужасе при мысли о том, что сейчас случилось на наших глазах. Они всегда были вместе, и кем бы ни были наши враги, какой бы заговор они ни плели, отчасти они уже добились своего: не позволили Дани в этот момент находиться в том единственном месте в мире, в котором она обещала находиться. Эта жестокость настолько выходит за рамки всего, что я чувствую себя словно вспоротой. Кто бы это ни сделал, какой бы больной монстр ни лишил Дани и Мишель друг друга, они у меня пожалеют о том, что сделали.

Проходит некоторое время, прежде чем я нахожу в себе силы вытащить мою руку из пальцев Мишель. Это мое действие кажется мне жестоким.

– Нам нужно сматываться, – говорит Хизер.

– Мы должны перенести ее в машину, – говорит Мэрилин. Она уже продемонстрировала нам свою эффективность и теперь не знает, куда себя девать. – Отвезти ее назад в хоспис или что-то такое.

– Мы не можем ездить с ней в машине, – говорю я и вдруг замечаю, что говорю шепотом. – Я думаю, полиция уже ищет всех нас, а у тебя стекла в машине не тонированы.

– Я против того, чтобы ехать в машине с покойником, – говорит Хизер.

– Мы не оставим Мишель одну в парке, – говорит Мэрилин.

– О’кей, – говорит Хизер и уходит.

– Мы не оставим ее здесь, – говорит Мэрилин. – Это противозаконно.

– Дани не станет предъявлять нам обвинения, – говорю я.

– Город предъявит, – говорит Мэрилин.

– За что?

– Не знаю, – говорит Мэрилин. – Замусоривание города?