Группа поддержки для выживших девушек

В комнатах для допросов имеется один неоспоримый плюс – в них ты всегда сидишь лицом к двери. Плохо там то, что в комнатах для допросов всегда полно полицейских. Плешивый детектив хипстерского вида с татуированной шеей, выглядывающей из воротника, смотрит на меня со своего места. Он не влезает в свой костюм от «Менз Веархаус», руки его лежат на картонной папке. Рядом с ним – женщина-полицейский в тенниске темно-синего цвета, руки у нее сложены на груди, она сидит, откинувшись на спинку стула, и излучает презрение. Все остальные в комнате смотрят на камеру, которая висит под потолком. Я предполагаю, что Гарретт где-то здесь, возможно, ест попкорн.

– Когда вы в последний раз занимались сексом с Санта-Клаусом? – спрашивает Менз Веархаус.

Меня это так удивляет, что я широко распахиваю рот. Неужели это и есть «шокирующие откровения» Гарретта?

– Позвольте мне повторить для тугоухих, – говорит Менз Веархаус. – Вы можете назвать нам дату вашего первого сексуального контакта с убийцей Санта-Клаусом?

Мне нужно бы узнать, о чем они ведут речь, черт бы их драл, но никто никогда не сожалел о том, что отказывался говорить с копами.

– Адвокат, – говорю я.

– Секс с убийцей Санта-Клаусом состоялся у вас до того, как он попытался вас убить, или после? – говорит он.

– Дважды попытался вас убить, – поправляет женщина-полицейский.

– Во второй раз был не он, – говорит Менз Веархаус. – Во второй раз был его брат.

У стены приятный цвет. Что-то типа светло-желтого. Я бы могла всю жизнь смотреть на нее.

– Адвокат, – повторяю я.

– Вы узнаете человека на этой фотографии?

Менз Веархаус проталкивает ко мне по столу глянцевую фотографию восемь на десять. Рикки хотел стать актером, и в его досье целая кипа фотографий его лица. На одной из них, снятой под углом в три четверти, он озорно улыбается мне со столешницы. Директора по кастингу считали, что он обаятельный, на его лице было написано «да плевать мне на все», но теперь я вижу одно безумие.

– Адвокат, – повторяю я.

Я разглядываю татуировку на шее Менза Веархауса. Кажется, это женское имя. Лусиль? Шанель? Жанель?

Женщина-полицейский нетерпеливо вздыхает, выталкивая воздух через зубы.

– А как насчет этого человека, – говорит Менз Веархаус, вытаскивая фото Рикки размером восемь на десять и откладывая в сторону полицейские – анфас и в профиль – снимки Билли.

Билли не заботился о себе так, как заботился Рикки. Жил он как бог на душу положит. Играя в футбол, он сломал нос, но при этом сохранил внешность актера из мыльной оперы, хотя по фотографии трудно сказать. Перед тем как сфотографировать, его избили. Меня это не очень печалит.

– Адвокат, – повторяю я.

– Офис государственного защитника затопило, – говорит женщина-полицейский. – Мы передали им вашу просьбу, и они надеются прислать кого-нибудь к концу дня.

– Или завтра, – добавляет Менз Веархаус.

– Я подожду, – говорю я, пытаясь не допустить, чтобы мои легкие схлопнулись.

Менз Веархаус и женщина-полицейский встают и выходят из комнаты. Они оставляют фотографии Рикки и Билли Уолкера, которые смотрят на меня со стола.

Камера по-прежнему наблюдает за мной, поэтому я не могу закричать, или заплакать, или удариться головой о стол, или сделать что-нибудь, что мне хочется. От меня требуется вся моя сила воли. Неужели это – то самое, что распространяется повсюду в моем теле? У меня был секс с Рикки Уолкером? Я даже не могу думать об этом предположении без того, чтобы у меня внутри не растекалось что-то жирное и осклизлое.

Я сосредотачиваюсь на том, чтобы дышать глубоко, полной грудью. Я не смотрю на фотографии. Я останавливаю взгляд на стене. Проходит немало времени, прежде чем дверь открывается и входит Гарретт. Он один, в руках у него картонная папочка, на голове парадная ковбойская шляпа, на лице поганая покровительственная улыбка.

– Здесь нет никого, кроме нас, детка, – говорит он, кладя на стол папочку.

Как и обычно, комната слишком мала для меня, для него и его одеколона.

– Я вижу, ты как-то не очень расположена к разговорам с лос-анджелесской полицией. – Он произносит «лос-анг-гулесской». – И потому я убедил этих ребят дать нам некоторое время наедине. Мы с тобой старые друзья, так что обойдемся без обмена любезностями, оставим для другого случая всякие пересуды, попрощаемся с вопросами о погоде, проповеднической частью программы и перейдем сразу к сути дела. Что ты скажешь на этот счет?

Он заглядывает мне в глаза. Для меня это все равно, как если бы он посветил мне в лицо фонариком, но я не отворачиваюсь.

– Я не люблю лжецов, Линни. Но я даю тебе шанс вести себя по-христиански и очиститься.

Он такой наглый и самоуверенный, что я забываюсь.

– От чего?

– Так она все же умеет говорить! – громогласно сообщает он и театрально открывает папку так, чтоб я видела ее содержимое. – Аллилуйя!