Группа поддержки для выживших девушек

Я слышу хруст в его позвоночнике, когда он встает, и моя гипнотическая обездвиженность исчезает. Я хромаю, запинаюсь, поскальзываюсь, падаю, но тащу Стефани через дыру из дома. Я довожу ее до машины, заталкиваю на пассажирское сиденье. Ее глаза устремлены на что-то у меня за плечом, и я поворачиваюсь. За моей спиной Кейт – он выбрался из обрушенного дома, он сгорблен, но двигается, в одной руке он держит, словно трость, свою бейсбольную биту. Я захлопываю дверь и бегу на водительское сиденье, огибая машину сзади – не хочу слишком уж приближаться к нему.

Я сажусь в машину, запираю двери. Кейт продолжает наступать. Я поворачиваю ключ, но ничего не происходит. Кейт делает еще один нетвердый шаг. Я снова поворачиваю ключ – стартер работает, но движок не схватывает. Последние девушки давно уже научились не полагаться на вещи, которые другими людьми принимаются как нечто само собой разумеющееся. Мы все знаем, что лифт и телефон не работают, когда они нам нужны. И машины. В особенности машины. Кейт отходит от стены дома и делает три шага к фаре машины, но тут замечает меня через лобовое стекло, сосредотачивается и идет за мной.

Я снова поворачиваю ключ. Стартер крутит вал, и рыдание вырывается у меня из груди, когда искра проходит и двигатель оживает. Я взвешиваю – не нажать ли мне на газ, чтобы припечатать Кейта к стене дома передним бампером, чтобы черная кровь фонтаном хлынула из его рта, но потом я вспоминаю ноги Крисси, торчащие из-под телевизора, и желудочная кислота обжигает мое горло.

Я включаю заднюю передачу и мчусь прочь.

«Шеви» всю дорогу жалуется мне, движок без всякой на той причины заставляют работать в полную силу, но я доезжаю до доктора в придорожном домике, и за пятьсот пятьдесят долларов он накладывает швы на голову Стефани и дает ей таблетку димерола. Мы возвращаемся на шоссе. Через восемьдесят миль я нахожу «Мотель 6» и тащу Стефани в кровать. Я снимаю с нее обувь, ставлю стаканчик с водой на прикроватный столик, потому что пробуждение после димерола с вулканом во рту может быть ужасным, потом я закрываю дверь на цепочку, ставлю стул к двери, падаю в ванну и начинаю плакать.

Я – убийца. Я убила Крисси. Я пресекла жизнь человеческого существа. Крисси терроризировали точно так же, как и меня. Ее преследовали, как меня. На ее глазах умирали ее друзья – точно так же, как и на моих. А я ее убила. Я плачу, кусая полотенце, потому что не хочу, чтобы Стеф слышала. Все другие последние девушки, кроме меня, были запачканы кровью, им всем пришлось убить своего монстра, чтобы выжить. Но не мне. Я спасалась от смерти, притворившись мертвой. А что касается убийства, то убить пытались меня, и делали это братья Уолкер, я же никого не убивала. Как сказала Крисси, я творю, а не уничтожаю.

Конечно, я так ничего толком и не сотворила, кроме пустой крепости, в которой заперла себя, кроме жизни без друзей, если не считать растения, которое было живым только в моей голове. И еще моей книги. И тех писем.

Все, что я сотворила в своей жизни, было сущим говном.

Мои мысли тяжелы и окончательны, безвозвратны и обжалованию не подлежат. Я убила человека. Когда я смотрю какое-нибудь кино, там герой непременно отказывается убивать негодяя, объясняя это тем, что тогда он станет таким же негодяем, как тот, кого он убьет. Я отмахивалась от этих слов, считала их морализаторским пустозвонством лысеющих голливудских сценаристов, которые если кого и убивали, то разве что последний рулон туалетной бумаги. Однако они лишь обращались к универсальной истине. Я теперь живу в новом мире, и я в этом мире – убийца.

Я не могу ни вернуть это назад, ни исправить, но одно я могу с этим сделать.

Я могу больше никогда не убивать. Я клянусь в этом еще крепче, чем клялась, когда была маленькой девочкой: я больше не буду убивать. И не имеет значения, сколько жизней это могло бы спасти. Не имеет значения, какому риску в этом случае будет подвергаться моя жизнь. Ничто не имеет значения. Я больше не буду убивать.

В какой-то момент я засыпаю, потому что просыпаюсь от холода и головной боли, а еще у меня ноет шея. Я встаю, потягиваюсь, пересчитываю один за другим все позвонки по количеству щелчков. Сквозь окна в номер проникают лучи света там, где я неплотно задернула шторы. Стефани лежит точно в той позе, в какой я ее оставила, но после нескольких нервных мгновений я вижу, как ровно вздымается и опадает ее грудь. Больше никто не умер.

Я оставила мою поясную сумку в доме Крисси. Так что долго ждать не придется. Вскоре копы найдут мое удостоверение на имя доктора Ньюбери, свяжутся с доктором Кэрол, и она расскажет им обо мне, и у них будет мое имя и мое последнее известное место нахождения. Пока копы будут искать меня, она переведет всех в какое-нибудь изолированное место. Может быть, в Сейджфайр, ее заслуженное интеллектуальными трудами убежище неподалеку от Лос-Анджелеса. Мне нужно их предупредить.