Губерман Игорь

Я снизил бытие свое до быта,я весь теперь в земной моей судьбе,и прошлое настолько мной забыто,что крылья раздражают при ходьбе.

Мне очень крепко повезло:в любой тюрьме, куда ни деньте,мое пустое ремеслонужды не знает в инструменте.

Порядка мы жаждем! Как формыдля теста.И скоро мясной мускулистый мессиядля миссии этой заступит на место,и снова, как встарь, присмиреет Россия.

Меня растащат на цитатыбез никакой малейшей ссылки,поскольку автор, жид пархатый,давно забыт в сибирской ссылке.

Когда уходил я, приятель по нарам,угрюмый охотник, таежный медведь,«Послушай, — сказал он, — сидел тынедаром,не так одиноко мне было сидеть».

Кочевник я. Про все, что вижу.незамедлительно пою,и даже говный прах не нижевысоких прав на песнь мою.

Есть время жечь огонь и сталь ковать,есть время пить вино и мять кровать;есть время (не ума толчок, а сердца)поры перекурить и осмотреться.

Мир так непостоянен, сложен таки столько лицедействует обычно,что может лишь подлец или дурако чем-нибудь судить категорично.

О девке, встреченной однажды,

подумал я со счастьем жажды.Спадут ветра и холода —опять подумаю тогда.

Что мне в раю гулянье с арфойи в сонме праведников членство,когда сегодня с юной Марфойвкушу я райское блаженство?

Ко мне порой заходит собеседник,неся своих забот нехитрый ворох,бутылка — переводчик и посредникв таких разноязыких разговорах.

Брожу вдоль древнего тумана,откуда ветвь людская вышла:в нас есть и Бог, и обезьяна;в коктейле этом — тайны вишня.

От бессилия и бесправия,от изжоги душевной путаницы

со штанов моего благонравияпостепенно слетают пуговицы.

Как лютой крепости пример,моей душою озабочен,мне друг прислал моржовый хер,чтоб я был тверд и столь же прочен.

Нынче это глупость или ложь —верить в просвещение, по-моему,ибо что в помои ни вольешь —теми же становится помоями.

Отъявленный, заядлый и отпетый,без компаса, руля и якорейпрожил я жизнь, а памятником ейостанется дымок от сигареты.

Один я. Задернуты шторы.А рядом, в немой укоризне,бесплотный тот образ, которыйхотел я сыграть в этой жизни.

Даже в тесных объятьях землибуду я улыбаться, что где-тобесконвойные шутки моикаплют искорки вольного света.

Вечно и везде — за справедливостьдлится непрерывное сражение;в том, что ничего не изменилось,главное, быть может, достижение.

Здесь — реликвии. Это святыни.Посмотрите, почтенные гости.Гости смотрят глазами пустыми,видят тряпки, обломки и кости.

Спасибо организму, корпус верныйустойчив оказался на плаву,но все-таки я стал настолько нервный,что вряд ли свою смерть переживу.