Губерман Игорь

Какие прекрасные русские лица!Какие раскрытые ясные взоры!Грабитель. Угонщик. Насильник.Убийца.Растлитель. И воры, и воры, и воры.

В тюрьме о кладах разговорытекут с утра до темноты,и нежной лаской дышат воры,касаясь трепетной мечты.

Какие бы книги России сынысоздали про собственный опыт!Но Бог, как известно, дарует штанытому, кто родился без жопы.

Жизнь — серьезная, конечно,только все-таки игра,так что фарт возможен к вечеру,если не было с утра.

Мне роман тут попался сопливый,как сирот разыскал их отец,

и, заплакав, уснул я, счастливый,что всплакнуть удалось наконец.

Под этим камнем я лежу.Вернее, то, что было мной,а я теперешний — сижууже в совсем иной пивной.

Вчера, ты было так давно!Часы стремглав гоняют стрелки.Бывает время пить вино,бывает время мыть тарелки.

Я днями молчу и ночами,я нем, как вода и трава;чем дольше и глубже молчанье,тем выше и чище слова.

Клянусь я прошлогодним снегом,клянусь трухой гнилого пня,клянусь врагов моих ночлегом —тюрьма исправила меня.

Я взвесил пристально и строго

моей души материал:Господь мне дал довольно много,но часть я честно растерял,а часть усохла в небрежении,о чем я несколько грушуи в добродетельном служенииостатки по ветру пушу.

Минуют сроки заточения,свобода поезд мне подкатит,и я скажу: «Мое почтение!» —входя в пивную на закате.Подкинь, Господь, стакан и вилку,и хоть пошли опять в тюрьму,но тяжелее, чем бутылку,отныне я не подниму.

Сибирский дневник

Судьбы моей причудливое устьевнезапно пролегло через тюрьмув глухое, как Герасим, захолустье,где я благополучен, как Муму.

Все это кончилось, ушло,исчезло, кануло и сплыло,а было так нехорошо,что хорошо, что это было.

Приемлю тяготы скитаний,ничуть не плачась и не ноя,но рад, что в чашу испытанийтеперь могу подлить спиртное.

С тех пор, как я к земле приник,я не чешу перстом в затылке.я из дерьма сложил парник,чтоб огурец иметь к бутылке.

Живу, напевая чуть слышно,беспечен, как зяблик на ветке,расшиты богато и пышномои рукава от жилетки.

Я — ссыльный, пария, плебей,изгой, затравлен и опаслив,и не пойму я, хоть убей,какого хера я так счастлив.

Я странствовал, гостил в тюрьме,любил,пил воздух, как вино,и пил вино, как воздух,познал азарт и риск, богат недолго были вновь бездонно пуст. Как небов звездах.

Не соблазняясь жирным кусом,любым распахнут заблуждениям,в несчастья дни я жил со вкусом,а в дни покоя — с наслаждением.

Что ни день — обнажившись по пояс,я тружусь в огороде жестоко,а жена, за мой дух беспокоясь,мне читает из раннего Блока.