Царем океанов считался зубатый Спермацетовый кашалот. За ним следовал усатый Гренландский, или Великий Лукоголовый кит (это одно лицо!); усатый же оливковый Финвал – Длинный Джон с остроконечным плавником на спине. Горбач, дельфины – Серые и Черные, Носатый кит – Единорог – Нарвал, Рыба-молот и сонмище мифических неуловимых неведомых китов, какие-то Кит-Олух, Кит-Колода, Кит Каптский, Главный, Пушечный, Слоновый, Айсберговый кит, Кит-Медяник, Моллюсковый и Синий…
Киты широконосые, шипоголовые, острокрылые, клюворылые и множество никому не ведомых китов, награжденных самыми неудобоваримыми прозвищами, – от китов на которых стоит мир, до созвездия Кита. Постичь же мыслимое и немыслимое китовое многообразие, вздыхал китобой Измаил, – все равно что классифицировать составляющие мирового хаоса.
Похоже, до сих пор остается загадкой: рыба или не рыба – рыба-кит? Единственный достойный доверия очевидец Иона, перешагнувший скользкую китовую губу и канувший в бездну китовой пасти с высокими сводами, круто уходящими вверх, откуда свисали ворсистые полосы китового уса, будто трубы церковного органа… Иона ступил на мягкий турецкий ковер языка Левиафана, жирного и нежного, после чего низринулся в Мамонтовую пещеру китового чрева и находился там три ночи и три дня, затем был извергнут оттуда под честное слово, данное Отцу Небесному, возвещать истину перед лицом лжи, – так вот Иона всю оставшуюся жизнь потом утверждал, что кит – какая-никакая, а рыба.
Однако с показанием библейского пророка упрямо не соглашался шведский ученый натуралист Карл Линней.
«Я отделяю китов от рыб, – он заявлял в своей «Системе природы», – по причине их теплого двухкамерного сердца, легких, подвижного глазного века, полых ушей, проникающего члена, самок, кормящих молоком грудных желез, и, наконец, – по закону природы, по справедливости и по заслугам!»
В китовых жилах течет густая горячая кровь, огненная, совершенно не рыбья! Кровь полярного кита горячее жгучей крови африканца в разгаре июля! А вертикальный китовый ход, наподобие лошадиного галопа, наводит на мысль о том, что циклопические сухопутные киты, громаднее самых исполинских динозавров, когда-то бороздили континенты в компании с наземными тяжеловесами.
В очередной эсхатологический момент, спасаясь от засухи или всемирного потопа, киты эмигрировали в море, но, повинуясь своей небесной и морской природе, обосновались на смутной границе водного и воздушного океанов.
Не на пустом месте родился миф об усталых мореходах, в разные времена и в разных уголках океана встретивших на пути покатый холмистый остров…
И святой Брендан в своем «Плавании…» к Земле обетованной описывает этот удивительный случай, и Синдбад-мореход, и в точности такая же история записана в Вавилонском Талмуде.
Суда пристали к берегу, матросы высадились, раскинули бивуак, разожгли костер… И тут необозримая суша со вздохом погрузилась в пучину морскую, поскольку оказалась не островом, а живым Левиафаном.
Как в ларце минералов и звезд, в нем накоплены древние эволюционные воспоминания. Он несет в себе скрытые послания богов: его пятна, царапины, полоски исполнены глубочайшего значения. Под верхним маслянистым слоем тело его испещрено бесчисленными косыми и прямыми линиями, какие бывают на гравюрах, но быстрый внимательный взгляд сквозь штриховку может открыть иные очертания, похожие на иероглифы. Китолов Измаил говорил, что запомнил иероглифическую надпись на одном кашалоте и был потрясен, когда нашел ее на какой-то картинке, воспроизводящей древнеиндейские письмена, высеченные на знаменитых скалах Верхней Миссисипи.
Неопределимые, призрачные киты покачивались вокруг меня, когда я парила в маточных водах материнского чрева, поддерживаемая атласным бандажом на мягком упругом китовом усе.
Мне и потом часто грезились очертания повелителей Вселенной – с выпуклой макушкой, облепленной зелеными моллюсками.
Иногда я забывала о них, совсем забывала, погрузившись в материю этого мира. Тогда они таяли, исчезали, голоса их засыпали в минувшем. Вдруг штормовая ночь, ураган над вересковой пустошью, гиперборейская зима, порыв свежего ветра – и окатит тебя благодать, высокая, как брамсель: образуя широкий полукруг, охвативший полгоризонта, играют и искрятся в воздухе тысячи китовых фонтанов.
В дремучие застойные 70-е Леня рисовал карикатуры, некоторые печатал в разных журналах, а иногда посылал на международные конкурсы.
В один прекрасный день он получил по почте из Монреаля толстую книгу-каталог в тысячу страниц от устроителей 14-го Салона юмора «Человек и его мир». На титульном листе ручкой было нацарапано:
«– 604, 653, 664».
И фиолетовый штемпелечек – шестиугольник с номером «170».
Сразу не догадаешься, в чем дело, особенно теперь, а это означало, что посылку с книгой открыли в КГБ, внимательно, чуть ли не под микроскопом, рассмотрели все 1000 страниц, нашли антисоветские карикатуры и аккуратно удалили. А чтобы получатель сей книги не удивлялся, куда пропали три страницы, написали их номера с пометкой «минус».