Гусь

Мужчины выпили. Жаф умел ждать. Опыт подсказывал, что начинать расспрашивать надо не раньше третьей рюмки.

– Сейчас стало тяжело, – начал Жаф свой журналистский плач. – Всё ушло в цифру. Гаверофоны практически уничтожили все газеты. За ними на очереди стоят книги. Кругом электроника и но¬вейшие технологии. В Аскерии скоро не останется ни одного бумажного издания. Керси понимающе закивал. Жаф налил по второй.

– За вас, Жаф! – Керси вытер салфеткой пот со своей блестящей лысины. – Как это мне знакомо. Мы все становимся жертвами технического прогресса. Так мало осталось всего естественного, скоро и птиц будут выращивать в пробирках, искусственным путём, – сокрушался профессор орнитологии.

– Но мы прорвёмся! – Жаф снова поднял рюмку.

– Думаете, нам в науке легко?

– Вы мужественный человек, Керси. Я не представляю, как вы выдерживаете такое напряжение. Тем более с этой гусиной историей. Вам, наверное, крепко досталось?

Глаза учёного помутнели. Потеряв контроль, он начал опрокидывать в себя жгучий дурманящий напиток одну стопку за другой. Обнажив крик души учёного, Жаф ждал, собирая свою пьяную волю в кулак, чокаясь, но более не притрагиваясь к аскерийке.

– Я был на грани мирового открытия! На меня обратил внимание сам Мистер Гавер! Но это сучье племя! – и без того маленькие глаза Керси зло сузились, превратившись в огненные щёлочки. – Эта сволочь Дайлон! Он снова влез не в своё дело! Но я его прикончу, я удушу его собственными руками! – вскричал Керси, схватив скатерть в кулак и едва не устроив погром, оплачивать который у Жафа гаверов уже не было.

– Тише, тише, профессор! – журналист усадил обратно вскочившего Керси. – Не волнуйтесь, Дайлона накажем, пригвоздим к позорному информационному столбу, припечатаем, так сказать, словом! Вы лучше выпейте, выпейте, будет легче!

– Они все идиоты! Они ничего не знают! Носятся, как придурки со своими деревянными гусями! Герой, герой! Тьфу! – зашептал Керси, наклонившись к журналисту через стол, забираясь локтём в тарелку.

– Так он же умер, гусь то! – тоже шёпотом уточнил Жаф.

Профессор разразился хохотом. Он торжествующе выпрямился, сопротивляясь нарастающему давлению всасывающегося алкоголя. Глаза учёного победно блестели. Наконец-то он обрёл свою трибуну, здесь, за столом, в пивной. Слова правды так давно рвались наружу, что даже единственный слушатель стал для него подарком.

– Они списали меня со счетов! Они хотели упечь меня в Дом Странных Людей! Им не нужна правда! Устроили цирк с похоронами. – Керси снова сплюнул и сморщился. – Похоронили обычного гуся, раздули геройство на пустом месте! Прикрыли фальшивкой своё срамное место, своё неумение работать!

– Так он что, не умер? – удивился Жаф.

– Я открою вам тайну. К тому времени, как объявили о смерти гуся, он уже мог стать человеком! – глаза Керси дьявольски сверкнули. – И он среди нас!

– Чем докажете? – Жаф мгновенно протрезвел.

Керси достал из кармана помятые листы и начал тыкать пальцем в какие-то формулы.

– Я уверен. Это доказывают все расчёты. Уже через несколько часов после исчезновения начался процесс полного превращения.

– Вы гений, Керси! Вы – великий Достигатор! Я пью за вас, за великого и непревзойденного учёного! – на этот раз Жаф опрокинул победную стопку.

Учёный облегченно вздохнул, глядя в наполненную рюмку. Глаза его затуманились. Он пытался их открыть, но лишь обессиленно моргнул, пару раз качнулся и примостился на столе рядом с тарелкой. Лежавший на ней одинокий лист зелёного салата страдальчески трепетал от горячего дыхания Керси.

Жаф встал, аккуратно собрал все записи и спрятал в карман.

– Это вам не индюший чёс! Это будет гусиная лихорадка, которая перевернёт всю Аскерию!– победно прошептал он и покинул славный бар «Пена».

35

На границе Золотого и Серебряного районов возвышалась одна из главных достопримечательностей Аскерии – гора Муза. Своё название она получила еще в древние времена, когда уличные музыканты облюбовали это место для своих песнопений, располагаясь от подножия до вершины. Самая грандиозная стройка Аскерии явила на свет новый концертный зал, спроектированный в виде огромного распускающегося цветка лотоса на пике горы. Зеркальные лепестки, окаймленные золотым контуром, переливались на солнце, сверкали гранями и множили блики.