Homo ludens

Больше всего это напоминало кадры из американских фильмов прежних времен – о встрече двух гангстеров, явившихся со своими подручными. Началось обсуждение. Литгазетчики с ходу принялись мешать панферовский роман со всякими химикалиями, чтобы не сказать хуже. Ермилов вел себя довольно резко, вызывающе, подавал, даже точнее, поддавал реплики типа: «Прэ-вильно», «Вот именно», «Хе-хе!», «В точку!» и т. д. Так что даже Панферов не выдержал: «Называется обсуждение, а главный редактор науськивает своих». Впрочем, он, Панферов, чувствовал себя хоть и в стане врага, но уверенно и как-то мужиковато-вальяжно. По обе стороны от него сидели Шкерин и Белик, и он то одному, то другому повелительно, как хозяин лавки сидельцу, говорил:

– А теперь ты скажи…

– А теперь ты…

И они послушно вякали что-то в защиту своего начальства. Иногда слово брал и сам Федор Иванович. Говорил он так. Сотрудница «Литературной газеты» Лидия Ивановна Лерер-Баша интеллигентно и мягко упрекнула Панферова, что образ директора завода у него неубедительный. Он парировал наотмашь:

– Неубедительный? А вы когда-нибудь видели живого директора завода? Видели? Ну сколько? Ну одного, двух? А я их видел пятьсот человек! Так о чем мы с вами будем разговаривать?

В общем, это было одно из самых бессмысленных обсуждений в моей жизни. Не знаю, какой глупец сказал, что истина рождается в спорах. Oт той «при» (от слова «пря»), которую учинили Ермилов и Панферов, ждать, что родится истина, все равно что предполагать, будто дети рождаются от мордобоя.

Впрочем, до главного мордобоя было еще далеко.

Дело в том, что Владимир Владимирович Ермилов разгулялся не на шутку. Ну буквально –

Так и вздулись сердитые волны,Так и ходят, так воем и воют…

Он строчит огромную, больше чем с газетную полосу статью наповал – против панферовского романа. Назвал ее простенько, но со вкусом – «О дурном сочинительстве». Насколько я помню, она и в одну-то газетную полосу не помещалась. А что Панферов? На память приходит крылатое изречение давних времен: «Его облили сверху донизу дерьмом, а с него как с гуся вода». Федор Иванович был мужик крепкий, кряжистый, огнеупорный и морозоустойчивый, на всякую там критику снизу смотрел как на баловство и чушь. Но к обороне приготовился.

Идет общее партсобрание, наша организация – «Литгазета» – тоже туда входила, за столом президиума сидят Софронов и Грибачев, два вершителя – чтобы не сказать душителя – литературы, а по рядам ходит директор издательства «Литературной газеты» и бесплатно раздает желающим – не желающих не было – номер с сенсационно-разгромной антипанферовской статьей.

Казалось, Ермилов сделал все что мог. Так нет! Редактору отдела «Литературной газеты» А. Н. Макарову он заказал статью против пьесы Софронова «Московский характер».

Мой жизненный опыт подсказывает, что, как правило, человек состоит из одной всеопределяющей черты или – максимум – двух диаметрально противоположных, которые непрерывно друг с другом воюют. Не составил исключения и Александр Николаевич. Он был наделен большим достоинством – любил литературу, поэзию – Блока, Твардовского, Маршака, Есенина, знал массу стихов наизусть. Когда мы с ним дежурили ночью в типографии и он не почему-либо и не для чего-либо, а просто так начинал читать стихи, хотелось выключить печатные станки, чтобы не мешали слушать. Это дорогого стоит. Однако Александр Николаевич Макаров относился к разряду людей, о которых говорят: слаб человек. Имел свое мнение, но не решался его разделять, спорил со своим начальством, но тут же отступал. В общем, не решался быть самим собой. И это сильно повредило ему как критику – бесспорно, одному из самых талантливых в те времена, 50-е годы.

Шло как-то всесоюзное заседание по работе с молодыми писателями. Заседание как заседание. Явились все, кому было положено прийти. Как тогда ходили на собрания, пленумы, редсоветы, комитеты? А очень просто. Ты вот не пришел сегодня – и вроде как тебя нет, может, ты уже и не числишься. А второй раз не явишься – тут уж есть над чем подумать: а кто ты такой есть, если тебя нет?

Опять процитирую себя, заранее прошу прощения.

Герой спешит на заседанье,Как на любовное свиданье,Одной надеждою томим –Случайно свидеться с самим.Познать божественную муку,Пожать ответственную руку

И, ощущая эту честь,Удостовериться: я есть! –Я не зачеркнут, не угроблен,Я завизирован, одобрен,Мой сын не будет сиротой,Жена – веселою вдовой.(«ЦДЛиада»)