How Asia Found Herself

Приводя такие казуистические аргументы, Саркар черпал доказательную базу из десятков европейских книг о религиях и истории Китая и Японии, доступ к которым он получил через шанхайскую библиотеку Общества христианской литературы. Но в то же время он отвергал более широкие интерпретации этих текстов, особенно когда речь шла о признании различий в происхождении и философских различиях между религиями Азии, которые он вынужден был игнорировать, чтобы привести свои доводы в пользу общего единства. Представляя буддизм, конфуцианство, даосизм и синто как версии индуизма, он также отвергал давние утверждения различных христианских миссионеров о том, что религии Азии изначально были формами монотеизма, которые со временем постепенно деградировали. Эта идея также привлекала различных мусульманских комментаторов религий Китая, а также калькуттских реформаторов индуизма-монотеистов. Но Саркар решил преуменьшить значение ислама как не более чем грубой средневековой политической силы, препятствующей азиатскому единству, которое должно быть основано на истинном вероучении политеизма. Ведь "не только в Азии, но и во всем мире человек всегда был политеистом". Это было не столько взаимодействие с различиями, сколько отрицание их существования, что привело Саркара к риторическому вопросу в заключительной главе: "Являются ли китайцы и японцы, таким образом, индусами? Ответ - "да"".

Хотя "Китайская религия" была написана на английском языке, индоцентрическая концепция Китая нашла отражение и в различных бенгальских работах Саркара, будь то многочисленные статьи в калькуттских журналах или его книга 1922 года "China Sabhyatar A, Aa, Ka, Kha" (ABCD of Chinese Civilization). К моменту публикации "Китайской религии" представление о буддизме как о форме индуизма продвигал и В. Д. Саваркар, самый влиятельный теоретик индуистского национализма, который, как мы уже видели, планировал построить "пан-индуистский" храм в Японии. По столь же самопроецируемой формуле Саваркара, буддизм "был лишь реформаторским движением среди индусов. Поэтому буддисты - такие же индуисты, как протестанты - христиане."

Однако именно усилия великого бенгальского поэта Тагора позволили индийцам глубже и непосредственнее понять китайские традиции, хотя и в результате его разочарованного обращения к национализму после посещения Китая и Японии. Несмотря на критику со стороны китайских социалистов и националистов, его отказ от националистической политики проложил путь к более полному восприятию китайской традиционной конфуцианской и буддийской культуры, которую в своей трансцендентальной версии азиатизма он представлял как выражение всеобъемлющей "восточной духовности".

В апреле 1924 года Тагор отплыл в Шанхай на борту японского парохода "Ацату Мару" в начале шестинедельного лекционного турне. Следуя инфраструктурным и идеологическим связям, которые соединяли растущее индийское взаимодействие с Китаем с японофильством предыдущих десятилетий, визит Тагора был частью маршрута, который также включал Японию. На поезде, идущем вглубь страны от побережья, его принимала Ассоциация пекинских лекций (Jiangxueshe), которая ранее организовала лекционный тур британского философа Бертрана Рассела. Но в отличие от последнего, Тагор не был атеистом-материалистом; не был он и модернистом или националистом, как его хозяева. Вместо этого он приехал, чтобы проповедовать китайцам достоинства их исконных конфуцианских традиций. В своих лекциях, которые читались на английском языке и дословно переводились Сюй Чжимо (1897-1931), поэтом-новатором, получившим американское образование, Тагор пытался убедить китайскую аудиторию избегать духовно слепых аллей материализма и национализма, по которым пошла Япония.

Не прошло и двух десятилетий с тех пор, как китайские реформаторы отменили существовавшие более тысячелетия конфуцианские экзамены на государственную службу, и лекции Тагора на сайте были встречены с открытой враждебностью. Как написал в своей статье Цюй Кубай (1899-1935), ведущий коммунистический интеллектуал и поклонник Рассела, в ответ на это он язвительно заметил: "Господин Тагор, спасибо! В нашей стране уже достаточно Конгмэнов [Конфуций и Менций]". Даже Чэнь Дусю (1879-1942), левый поэт, который в 1915 году впервые перевел Тагора на китайский язык с английской версии его "Гитанджали", теперь писал статьи, осуждающие лекции. Не только в Шанхае Тагор подвергался критике. Когда бродячий иракский журналист Юнис Бахри (ок. 1903-1979) основал на Яве арабский журнал, он осудил Тагора за то, что тот усугубляет колониальные репрессии против мусульман, представляя ислам как религию, чуждую Азии.