How Asia Found Herself

Далее Хай описывает стремительную череду переводов Корана, которую мы наблюдаем с 1920-х годов, начиная с версии, которую сделал немусульманский ученый Ли Тиечжэн с предыдущего японского перевода, что "вызвало бурю", а затем последовала другая версия, распространенная иракским еврейским магнатом Сайласом Аароном Хардуном, который был "крупнейшим шанхайским банкиром и домовладельцем". К счастью, заключил Хай, у этих злоключений с Писанием был счастливый конец, поскольку обе версии были недавно вытеснены прямым переводом с арабского, сделанным Ван Цзинчжаем. Ван учился в каирском Аль-Азхаре, добавил он, а также общался с индийским наставником Хая, Сулайманом Надви. Так распространение ислама по Азии, начавшееся с прозелитических путешествий Са'да ибн Аби Ваккаса тринадцатью веками ранее, завершило свой полный исторический цикл, когда этот маленький кружок единоверцев с Ближнего Востока, Индии и Китая объединился в общем стремлении к знаниям.

Здесь история Хая приходит к соответствующему, по его мнению, завершению: благодаря обновленным связям, которые были не столько межазиатскими, сколько межисламскими, китайские мусульмане открыли для себя священный источник истинного знания. Китайское "я" и его арабские и индийские "другие" были объединены не земным языком азиатизма, а общей космической картой и моральными заповедями Корана.

 

Между мусульманским и конфуцианским прошлым

Однако, будучи одновременно мусульманином и патриотом, Хай чувствовал, что его заботы касаются всех его сограждан в новой Китайской Республике. Он уже отмечал, как много немусульман с пользой для себя читали составленный им на китайском языке учебник по исламской доктрине. И это, наконец, подводит нас к вопросу о том, как он представлял другие религиозные общины Китая своим индийским читателям. Неизбежно, что проекция Китая через зеркало ислама отводила взгляд его читателей от большинства населения Китая, которое он называл в общем негативном смысле просто немусульманами (ghayr-muslim). Хотя он с одобрением отмечал, что китайские мусульмане отказываются выдавать своих дочерей замуж за этих немусульман, он не менее восхищенно указывал, что последние "обладают великой культурой и цивилизацией". Но патриотизм Хая отнюдь не привел его к религиозному релятивизму: он твердо придерживался мнения, что ислам - единственная истинная религия. Даже немусульмане Китая, по его словам, признавали это, поскольку ислам они называли qing zhen jiao, что означает либо "чистая и истинная религия", либо "священная и особая религия".

Это имя дало ему возможность примирить традиционное мусульманское и конфуцианское видение истории с помощью повествования, которое объединило двух их основателей - первого человека, Адама, и первого императора, Яо:

Когда потомки Адама расселились по земле на востоке и западе, его род процветал, и появились различные образы жизни. Тем не менее, заблуждения [бид'ат] и суеверия [хурафат] не развивались. Похоже, что эпоха Яо наступила вскоре после времени Адама (мир ему), и традиции и повествования религии Адама были сохранены законами Яо. Поэтому, видимо, во времена Яо не было выхода суевериям. Но после эпохи династий Чин и Хань стали распространяться суеверия и различные суетные фантазии. Видимо, поэтому в эту эпоху стали передаваться различные тексты и изречения, которые загрязняли умы китайцев. Знание Истины было скрыто от их глаз умственного восприятия, и на месте духовной уверенности [яцин] и веры [иман] появились сомнения [шак] и ложные религиозные отклонения. С этого времени жизнь китайского народа погрузилась во тьму. Поэтому для Китая было благом то, что арабский народ не был лишен благословения, которое мы называем пророчеством. Ведь арабы возвысились благодаря тому, что среди них появился Пророк и дал им верное руководство, когда в конце шестого века пришел величайший из всех пророков, которого зовут Мухаммад, мир ему. Он принес книгу, которая дает наставления по всем аспектам жизни и поднимает правила жизни до уровня совершенства. По этой причине эта религия считается [в Китае] самой "священной" [мукаддас] и "особенной" [хас] из всех религий. Причем "священный" в переводе на китайский язык - цанг [цин], а перевод "особенный" - чианг [чжэнь]. Поэтому религия ислама по-китайски называется цанг чианг [цин чжэнь].

Повторяя прежние попытки христианских миссионеров и опиравшихся на них индийских текстов согласовать библейскую историю Ноя с китайской историей сотворения мира, Хай пытался найти в этом прошлом соответствующее место для Мухаммада и Корана. Теперь, когда мусульманское священное писание наконец-то было переведено на китайский язык, он надеялся, что Коран наконец-то сможет выполнить свою божественную роль, заменив суеверия, которые тысячелетиями вводили китайский народ в заблуждение. Подобно Абд аль-Халику, проповедовавшему буддистам Бирмы, Хай верил, что Коран обладает уникальным потенциалом, способным привести к спасению его конфуцианских и буддийских соотечественников, о которых он очень заботился.