I

Когда они пришли в дом Готель Клеман сел у огня, пока его супруга готовила постель.

- Вам лучше снять одежду, чтоб быстрее согреться, - сказала она.

Он стащил с себя сапоги и сбросил на пол тулуп:

- Я помню, как увидел вас в первый раз. В платье из голубой парчи. Вы были похожи на

ангела.

Готель подошла к огню, взглянула на мужа и слезы брызнули из её глаз. Она бросилась через

улицу и заколотила в окно Гийома.

- Что случилось, мадам Сен-Клер? - заохал старик.

- Лекаря! Зовите лекаря! Скорее! Скорее! - кричала она среди дороги.

Вернувшись, она уложила Клемана в постель и вытирала с его лица пот, пока не пришел

доктор.

- К сожалению, болезнь вашего мужа слишком усугублена его слабым состоянием, - сказал

он, спустившись с мансарды, - я дал ему лекарство, но если жар скоро не сойдет, мадам…, мне

очень жаль.

Готель села на стул. Как ни твердила она в душе, что Клеман был только обстоятельством её,

не сложившейся, как бы ей хотелось, жизни; сейчас она не могла представить себе эту самую

жизнь без него. После того, как все ушли, она поднялась в комнату, где лежал Клеман. Он дрожал

от озноба, но увидев супругу, улыбнулся:

- Вы надели бежевое платье.

Готель улыбнулась в ответ и взяла мужа за руку.

- Оно ужасно, - пересохшим голосом проговорил он и попытался повернуться, - а мне сейчас

тяжело смеяться. Почему вы молчите? - спросил он её, - вы что-то знаете? Должно быть.

- Простите, - заплакала Готель.

В доме сделалось так тихо, что было слышно, как за окном ложится снег.

- Жалко, что сейчас не видно вашего вьюна, у него чудный запах, - чуть шевеля губами,

произнес Клеман.

В течение нескольких часов Готель сидела рядом, вытирала лоб и давала ему воды.

- Вы оставите мне мое кольцо? - вдруг спросил он.

- О, мой бедный Клеман, - снова заплакала Готель.

- Да бросьте, - улыбнулся он, - я счастливчик, у меня лучшая в Париже жена…, - еле слышно

договорил он сухими губами и застыл.

- Клеман! - крикнула Готель, - Клеман! Не оставляйте меня, прошу вас! Прошу вас…

Утро было пустым и тихим.

- Что случилось, дорогая? - спросила Констанция, - на вас лица нет.

- Клеман, - беззвучно пошевелила губами Готель.

Несколько ночей она провела во дворце, рядом с графиней.

- Я так редко говорила, что люблю его, - шептала она на груди подруги, - может быть, вообще

не говорила.

Потеря Клемана стала для Готель колоссальной, какой потери она себе никогда и не

предполагала. "Я прожила рядом с ним более тринадцати лет, - скажет она много позже, - но мне

кажется, что я его пропустила"; поскольку до самого конца она была уверена, что их общение и

брак были временным спасением, чем-то не настоящим, компромиссом, а та жизнь - неудавшаяся,

с Раймундом - она была настоящей. Но стоило Клеману исчезнуть, всё стало неважно. Как

впрочем, и её вечное внутреннее противостояние с Раймундом - её отчаянное сопротивление

действительности. Даже когда она узнала, что Раймунд, через пять или шесть лет, откупился от

Альфонсо и Прованса за тридцать тысяч и даже признал себя вассалом Алиеноры; ничего из этого

больше не имело смысла и не приносило ей никакого удовлетворения. Жизнь Готель также не

двигалась назад, и что-то менять уже было поздно, и оттого потеря Клемана становилась еще

более невосполнимой. Она стала невосполнимой потерей следующих десяти лет, которые по сути

своей оказались вычеркнутыми, и осталось лишь ожидание конца. Долгое, наказательное. Как

однажды она призналась на исповеди Морису: "Эти десять лет стали для меня немым адом, за все

мои грехи".

VII

- Во мне верность, - прочитала Констанция эпитафию с камня.

- Я решила, что он достоин этих слов больше, чем я, - призналась Готель на могиле своего

покойного мужа.

Они вышли с кладбища к Сене, и пошли неторопливым шагом к центральному острову.

Готель хромала на больную ногу и порой останавливалась перевести дыхание. На её прежде

черных волосах, за последние десять лет, появились редкие проседи.

- Мы не были близки, как это говорится, - пошла она дальше, - скорее, я не была. Я помню,

однажды спросила его, желает ли он детей, и, знаете, он ответил, что также сильно, как и я. И я

спросила, почему же он никогда не говорил об этом, о возможности завести ребенка на стороне; я

бы не была против. Но он сказал, что эта общая неразрешимость делала его ближе ко мне.

Констанция вертела в руках сорванный цветок и послушно следовала за своей подругой.

- Простите, - сказала Готель, - я столько говорю о себе, что мне самой неловко.

- Не извиняйтесь, мне нравиться вас слушать. К тому же, стоит мне вернуться, не слышно

никого, лишь графа да Филиппа. Зайдемте во дворец, - вдруг предложила графиня, - я познакомлю

вас с молодой королевой.

Париж блестел под голубым небом, режущей его натрое рекой, а мосты через неё были

забиты людьми и телегами, и город бурлил, создавая с этим потоком единый ансамбль движения и

жизни.

Через несколько минут они вошли во дворец, и Готель увидела двор, словно это было

тридцать лет назад. С зеленой травой и нагретыми солнцем каменными скамейками, фонтаном,