I

насмотрелась на таких несчастных вдоволь в своей жизни. На девушек, не знающих своего

двадцатилетия. Тут никуда ходить не надо, здесь в этом постоянство! Вторая королева вашего

отца - Констанция Кастильская почила в двадцать лет, рожая вам сестру Адель, которая была

здесь с вами пять минут назад. Поговорите с ней об этом, сир.

- Никто не смеет говорить так с королем! - поднялся возмущенный Филипп.

- В этом ваша беда, ваше величество, - устало вздохнула Готель, - вам не указ ни отец, ни

мать. Вы всех прогнали со двора.

- Поймите, матушка, я не могу спокойно править, когда мне в затылок дышит Фландрия!

- Но девочка-то в этом не виновата! И, может быть, граф Фландрии вас не одобрит, если вы

откажетесь от него, но поймет. Но если вы обидите его дитя, то навсегда потеряете его

расположение, и в королевстве Плантагенетов будут очень рады, когда Фландрия начнет дышать

им в затылок, - договорила Готель.

Обезоруженный Филипп сел обратно на скамейку. Он молчал какое-то время, а потом

спросил:

- Но простит ли она меня?

- Простит. К своему несчастью. Она еще дитя.

- Как вы думаете ему, понравятся эти круассаны? - улыбалась Изабелла, указывая пальцем на

выпечку в лавке Гийома.

- Наверняка, - ответила Готель, отвернувшись.

Следующие два дня пути в Лион она не раз возвращалась к мысли, спасла ли она Изабеллу

или обрекла на страдания, и даже войдя в дом, она была так погружена в свои мысли, что не

отдала себе отчета, как прошла на второй этаж. Она взглянула на постель. Обернулась в дверях.

Но, похоже, того что она искала в доме не было. Она села на кровать и долго смотрела на

одинокую погашенную свечу на окне. И от обид и сомнений за свершенные ею благие поступки и

греховные, при этом беспрестанно теряя ускользающую день за днем её самую важную и самую

хрупкую надежду, с ней произошло нечто похожее на эмоциональный срыв, как и у Изабель в

этом же доме несколько дней назад.

Готель пришла в себя только к вечеру. Она взяла у стены клюку и вышла на улицу. Лион

сверкал по воде многочисленными огнями. Готель спустилась ниже и обошла вдоль реки холм, тот

самый на котором стоял её дом. Она шла, не оглядываясь, прямо и прямо, словно бежала от себя

или от города, от Лиона, Парижа, от глупых королей и их бесконечных детей, стучащих в её

двери. Она бежала от своей жизни и думала, что слишком уж долго бродит по этой земле, для

столь нескладной судьбы, и если бы сейчас была возможность избавить себя от необходимости

просыпаться каждое утро и ожидать своего безжалостно неторопливого заката, то она бы с

радостью оставила этот мир.

Скоро стало темно и над лесом зажглись звезды, но Готель продолжала идти. Иногда она

останавливалась, и луна повисала над её головой светящейся тарелкой, удивляясь своей поздней

гостье. А Готель, в свою очередь, следила за звездами, как кружатся они в небе, стоит ей только

свернуть вправо или влево, обходя поле или овраг. Через какое-то время она снова садилась на

камень, давая отдохнуть ноге, поднимала вверх голову и пытливо созерцала сверкающую бездну

над собой, словно надеясь найти в этом божественном изобилии хоть одну причину своего

напрасного существования. Она вздохнула и опустила голову; она начала жалеть, что зашла так

далеко. Вокруг было темно и тихо. Она видела перед собой лишь черные и неподвижные стволы

деревьев, но потом всмотрелась в глубину леса. Ей показалось, как будто одинокий огонек зажегся

в темноте. Она подобрала клюку и медленно пошла на этот загадочный свет. Было странно, что

свет не становился ярче с каждым её шагом; он словно подзывал её и становился только мягче,

когда она к нему приближалась.

Пройдя рощу, Готель вышла к краю поляны. Источником оказался цветок похожий на лилию.

Можно было бы сказать, что это и был цветок лилии, если бы только Готель когда-нибудь видела,

чтобы лилии светились. Она присела рядом и невольно поднесла к цветку руку. Она чувствовала,

как тепло его света пронизывает её тело и приникает прямо в сердце, и греет. Греет, перебирая все

его холодные уголки и былые раны, и обволакивает её больную душу, и баюкает её словно

ребенка мать, ограждая своё дитя от мирских невзгод. Готель закрыла глаза и очень скоро,

окутанная действием цветка и накопленной ночным путешествием усталостью, заснула.

Когда первые лучи солнца коснулись её щеки, она проснулась; осматриваясь и пытаясь

восстановить в памяти события минувшей ночи. Она увидела перед собой лилию, но та не

излучала никакого света. А потому, еще раз осмотрев цветок, Готель сочла произошедшее за сон

и, поднявшись с травы, пошла обратно. Она чувствовала себя прекрасно. Не мучилась вечерними

душевными тяготами, и даже отметила себе на будущее, что "полезно иной раз провести ночь на

свежем воздухе".

Она была в Лионе уже к полудню и, поднявшись, в итоге, к себе на холм, вдруг остановилась