И Эльборус на юге...

Да, он, бесспорно, славен среди лихих кавказских рубак. Но какие ассоциации возникнут у широких читательских кругов в России? Увы, никаких. Имя это попросту не будет нести никакой смысловой нагрузки. А раз так — зачем оно? И Лермонтов исключает его... Вот каким становится зачин стихотворения:

Отделкой золотой блистает мой кинжал,Клинок надежный, без порока;Булат его хранит таинственный закал,—Наследье бранного Востока[91].

Может показаться, что введение слова «клинок», частичного синонима «кинжала» и «булата», носит вынужденный характер: исчезни оно — смысл не изменится. Но в действительности каждое из трех слов играет поочередно свою роль, создавая как бы кинематографический эффект укрупнения планов. Вот кинжал — вообще, весь; с рукоятью, в золотых ножнах; нечто нарядное, блестящее, с затейливой и пестрой резьбой. Затем — только холодный стальной отсвет безукоризненного

клинка; рука резко вырывает его из ножон и — застывает! И наконец, крупно — присмотритесь к застывшей поверхности: различаете тончайший узор — это и есть «таинственный закал», признак знаменитого восточного булата.

Строфа в беловом варианте приобрела новый смысл. Особенно важен четвертый стих. «Бранный (то есть воинственный) Восток» — для поэта емкое культурно-историческое понятие: родина древних цивилизаций, колыбель человечества. «...Буду к тебе писать про страну чудес — Восток»,— адресовался он ближайшему другу весной 1837 года, накануне отъезда в кавказскую ссылку[92]. А позже в знаменитом «Споре» скажет: «Берегися! Многолюден // И могуч Восток!»[93]— и щедро развернет красочную панораму азиатских держав. Пребывание в ссылке подогрело давний интерес. «Я уже составлял планы ехать в Мекку, в Персию и проч., теперь остается только проситься в экспедицию в Хиву»,— читаем в лермонтовском письме[94]. Этот интерес Лермонтова следует рассматривать на фоне обширного научного и художественного движения начала XIX века, которое называют иногда «ренессансом Востока». В те годы возникла и начала приобретать немалую популярность новая отрасль знаний: ориентализм — востоковедение.

Вот почему так важно изменение, которое претерпела под пером Лермонтова начальная строфа стихотворения «Поэт». Главный образ — кинжал, это уже не «Геурга старого изделье», но «наследье бранного Востока»! Разница чрезвычайно существенна. На смену бытовой подробности пришло высокое и многозначительное обобщение[95].

2. «То был Лафа, буян лихой...»

Но вот Ижорка, слава богу.

Пора раскланяться с конем.

Как должно вышел на дорогу

Улан с завернутым значком.

Он по квартирам важно, чинно

Повел начальников с собой,

Хоть, признаюся, запах винный

Изобличал его порой...

Но без вина, что жизнь улана?

Его душа на дне стакана,

И кто два раза в день не пьян,

Тот, извините,— не улан!

Скажу вам имя квартирьера...

М. Ю. Лермонтов. 1834 г.

КАВКАЗСКИЙ ВИД

Фоторепродукция незнакомой акварели встретилась мне впервые в фондах Литературного музея: «Кавказский вид. Приписывается М. Ю. Лермонтову».

Да ведь это — гора Бермамыт, окрестности Кисловодска! Панорама этих мест вызвала к жизни строки «Героя нашего времени»: «Кругом, теряясь в золотом тумане утра, теснились вершины гор, как бесчисленное стадо, и Эльборус на юге вставал белою громадой, замыкая цепь льдистых вершин, между которых уж бродили волокнистые облака, набежавшие с востока».

Здесь же, на Бермамыте, Лермонтов делал эскизы к одному из лучших своих холстов — «Кавказский вид с Эльбрусом».

И вот — эта акварель... Натурная зарисовка? Первоначальный вариант композиции? Но тут взгляд падает на угловую подпись: «Ставрополь. 15 июня 1836 года». Дата удивляет и настораживает: поэт прибудет на Кавказ лишь год спустя.

Акварель была опубликована первый и единственный раз в 1939 году журналом «Огонек». «Принадлежность Лермонтову акварельного рисунка бесспорна (курсив мой.— Я. М.),— поясняли публикаторы.— Фигуры горцев на конях почти в точности повторяют композицию известной картины Лермонтова «Воспоминание о Кавказе». Характерные для Лермонтова качества рисунка — укороченность перспективы и некоторая угловатость в изображении рельефа местности — только подтверждают авторство поэта, хотя рисунок и не носит его подписи».

Сомнительную дату объясняли ошибкой, которую совершил последний владелец при обводке чернилами стершейся надписи[96].