И это называется будни

Постояв немного против Жениной печи, перешла к соседней и вернулась обратно. Она всегда воспринимала Женю как мягкого, слабохарактерного мальчика — очень уж был он заботлив с ней, осторожен и нежен, — а неожиданно обнаружила взрослого, вполне определившегося человека. Его меланхоличность выглядела в цехе как уверенное спокойствие, осторожность — как трезвый расчет, а мягкость — как уважительность к подчиненным. Держался он ничуть не иначе, чем в обычной обстановке. Ходил спокойно — шагу не прибавит, распоряжался так, будто у него было что-то неладное с горлом, — голоса не повысит. Одному подручному кивнул одобрительно, другому погрозил пальцем, на третьего только взглянул — и этого оказалось достаточно, чтобы тот побежал выполнять одному ему понятное распоряжение.

Даже при ней Женя не стал рисоваться, демонстрировать, сколько напряжения требует от него каждая минута, каким значительным является его труд. Она видела это лишь по озабоченности в глазах, по капелькам пота, выступавшим на лбу, а еще по тому, что временами он совсем забывал о ее присутствии.

Невольно сравнила его с Ефимом Катричем, работавшим на соседней печи. Крупнотелый и крепкий, он выглядел как хозяин и старался вести себя как хозяин. Покрикивал громоподобным басом на подручных, на машинистов, делал нужные и ненужные замечания, вступил в пререкание с мастером — словом, никому не давал покоя. Сгусток энергии, выставленной напоказ.

И вот как раз эта кажущаяся легкость, с какой работал Женя, эта безыскусственность поведения, которая отличала его от других, и позволила Зое оценить высокий класс Жениного мастерства. Разве не так в балете? Чем незаметнее напряжение тела, чем легче движения, чем воздушнее прыжок, тем ближе артист к высотам искусства. Только ошибки, только срывы, особенно такие грубые, как падение, позволяют оценить всю сложность мастерства танцора.

Хотя в тот раз Женя не допустил никакой оплошности, она все же поняла, сколько внутреннего напряжения затрачивает он за рабочую смену, и восхитилась им.

А когда приходит восхищение — начинается или укрепляется любовь. Человеком нужно восхищаться, чтобы любить его. Внешностью, способностями, умом, смелостью, но обязательно чем-нибудь восхищаться. Любят и некрасивых, и даже калек, если в них есть что-либо достойное восхищения.

Увидела она в тот день и Хорунжего в работе, даже поездила с ним в кабине во время завалки. У нее дух захватывало и от скорости, и от страха, когда Хорунжий, зацепив хоботом машины короб с металлоломом, мчал его навстречу нестерпимо яркому пламени, вырывавшемуся наружу из открытого окна печи. В эти мгновения ей казалось, что не только короб, но и они с кабиной вот-вот влетят в огнедышащую пасть. Но в последний миг Хорунжий резко затормаживал тележку, вываливал содержимое короба в печь и возвращался в исходное положение.

От этого непрерывного движения вперед, назад, направо, налево, от пламени, которое то вспыхивало, когда поднималась заслонка окна, то исчезало, от громыхания коробов, от неумолчного, дробного, как пулеметная очередь, постукивания контактов, от вибрации машины у Зои закружилась голова. Почувствовав неладное, Виктор остановил завалку, помог ей спуститься вниз.

Прислонившись к опорной колонне, она стала наблюдать за ним со стороны. Только теперь открылся ей четкий, почти музыкальный ритм шумов, который еще несколько минут назад казался хаотичным. «Вот это работает! — мысленно подивилась она. И вслед: — А не отсюда ли у Виктора такая быстрая реакция и точность движений в танце?»

Здесь, у колонны, ее нашел Женин подручный, живой, как вьюн, паренек с роем веснушек на носу и щеках.

— Евгений Игоревич зовет вас на выпуск.

Как на грех, с выпуском не заладилось. Подручные долго били ломом в заделку сталевыпускного отверстия, но пробить не смогли, пришлось прожигать ее металлической трубкой, соединенной при помощи шланга с кислородным баллоном, и в этом процессе главную роль играл Женя. «Что, если сталь хлынет, а он не успеет отскочить от желоба?» Зоя с трудом удержалась, чтобы не схватить Женю за плечо, не предостеречь его.

Из отверстия повалил буро-рыжий дым, точно такой, какой постоянно видела она над трубами цеха. Угрожающе потрескивая, полетели во все стороны метушливые искры. Женя отпрянул назад, упредив ринувшуюся в ковш сталь всего на несколько секунд.

Вот когда она поняла, почему труд сталеваров называют героическим. Он не только требует напряжения всех сил. Он еще и опасен.

Сняв кепку, Женя протер очки, к стеклам которых прилипли крохотные брызги металла, смахнул рукой пот со лба и снова уставился на металл. Глаза его светились отблесками пламени — он явно любовался результатами своего труда. «Так, должно быть, смотрит художник на только что законченную и удавшуюся картину», — решила Зоя.