И опять Пожарский 6

Закончили приготовления, а ворога нет. Седмицу простояли в поле, благо лето и жара стоит, нет никого. Князь разведку послал в сторону Вильно и Минска, на запад, да на юг. Первыми вернулись те, что были к Вильно посланы. Идут, тысяч пять. Всё больше пешцы, один полк, а может и меньше рейтар конных всего. Немцы. Стоит через день ждать. Потом и с юга вернулась разведка. И от туда идут, немного, ополчение и гусар пару сотен. Всего не более двух тысяч. Эти подойдут дня через три, пушки количеством пять штук волокут, от того и неспешно двигаются. Пушки не малые, видно хотят по городу палить. Ну, до города теперь им ещё добраться надо. Однако силы получались, совсем не равны. Чуть больше двух тысяч у Одоевского и более семи тысяч у супротивников. Опять стал Иван Никитич себя корить, что послушал Разгильдеевых. И опять решил дождаться-таки литвинов на броде.

Осматривая неказистое сооружение из веток и земли, князь ставил себя на место ляхов и соображал, как бы он преодолел переправу. Если ломануться всей массой, то выстрел семи пушчонок, хоть и заряжённых железом, всех ведь не убьёт. Пусть потом ещё из-за редута сделают залп стрельцы. Ещё двести круглых свинцовых смертей вылетит навстречу медленно бредущим по броду противникам. И всё, а ведь прёт семь тысяч. Разве потеря пусть трёх сотен человек сможет остановить остальных. Он поделился этой считалкой с товарищем воеводы князем Боборыкиным. Тот криво усмехнулся, сам, мол, с татарчонком и его глупым отцом связался. Не преминул задать сей вопрос и старшему Разгильдееву Иван Никитич.

- Мы «конвейер» устроим. Все мушкеты и пищали зарядим, а стрелять будут только те, что за редутом, получится не двести выстрелов, а больше тысячи. В побоище на Белой, река поднялась на метр почти, её мёртвые торгуты запрудили. Не переживай воевода, много дураков под пули лезть не будет. Не о том думаешь.

- Вот как, о чём же мне думать? – грозно свёл очи князь.

- Мы первый натиск отобьём. Только ведь пушки у них. Подкатят и стрельнут по редуту. А потом и снова на приступ пойдут. Вот о чём думать надо. Эх, Петра Дмитриевича нет. Он бы подсказал, что делать.

Князь Одоевский ещё сильнее брови насупил. По-разному он к Петруше относился. С одной стороны сын худородного выскочки Дмитрия Хромого, коего в Думе иначе как Митькой-холопом и не называли. Раньше не называли. Выскочкой старший Пожарский быть не перестал, и худородным быть не перестал. А вот холопом точно перестал. Великий герцог. Товарищ главы Думы Боярской. Любимец царёв. А Петруша? Кто такой князь Пётр Дмитриевич Пожарский Меньшой? Разве по силам отроку всего того наделать, что всё же наделал старший сын Митьки-холопа? Он ведь не лезет никогда первым, не задирает ни кого. Он сдачи даёт. Только «добреньким» его язык назвать не повернётся. Вон, что на подворье Колтовских в одиночку наворотил. Сам князь не был там, а только слухами Москва полнится. Рассказывали Ивану Никитичу, что сын Колтовского висел в метре от земли, приколотый саблей к стене терема. Страшная картина для отца с матерью. Не хотел бы князь Одоевский иметь «Петрушу» во врагах. Не сладко, поди, сейчас Жигамонту польскому.

- Конвейер, говоришь? Пойдём, покажешь, да расскажешь.

Событие тридцатое

Князь Баюш Разгильдеев встал, выпрямился во весь рост и отряхнул прилипшие травинки и землю с кафтана. И чего в новом и парадном полез? Вон на локте левом чёрно-зелёное пятно. Да и весь жёлто-голубой кафтан, что перешит из шведской формы, как-то поблёк и замарался. Баюш отряхнул и грудь. Звякнули медали. Правильно, ещё и медали нацепил, ругнул себя князь. Он бережно поправил серебряные бляхи на разноцветных ленточках. Мало кто даже в Вершилово смог бы с ним потягаться в их количестве. За поход на Урал, за две шведские компании, «за победу над Речью Посполитою», «за укрепление православия», и ещё орден «Святого Георгия Победоносца» серебряный, вручённый лично императором за победу над Швецией. Шесть наград. А сейчас вон опять с Речью Посполитой связались. Побьём, должны побить. Может и золотой крест Георгия вручит Михаил Фёдорович.

Вторую атаку литвинов отбили так же легко, как и первую, ни чему их воеводы не научились. Или они, что, надеялись, что те десять ядер, которые они по редуту выпустили, всех русских разгонят. Наивные. Первую атаку и атакой-то называть совестно. Коней жалко, и людей. Не меньше двух сотен ведь осталось на броде и на левом берегу. Западная Двина хоть и широка в этом месте, больше тридцати саженей, а всю трупами завалило. Нет у литвинов нормальных командиров, гетманы да полковники есть, а командиров нет.