И опять Пожарский 6

В это время выстрелы и загремели. Пётр вскочил и хотел броситься к своим, но споткнулся об упавшие прошлогодние бодылья малины и растянулся, а когда встал на колени, его снова начало выворачивать наизнанку, на этот раз зелёной желчью. Через пару минут, когда приступ закончился, закончились и стрекотание картечниц. Всё это время в мозгу воспалённом задачка по математике за первый класс билась. Если скорострельность картечницы Гатлинга около двухсот выстрелов в минуту, но в ленте всего пятьдесят патронов, а на перезаряжание нужно практически половину минуты, то с учётом того, что он разрешил стрелять третьему пулемётному расчёту только, когда первый будет перезаряжать, то, сколько же фактически в минуту вылетит потенциальных смертей с трёх его тачанок? Ответ он увидел, когда надел штаны и прорвался все же через малинник. Узкая лесная дорога, чуть более четырёх метров в ширину, ну, чтобы две телеги разъехались, была завалена лошадьми и людьми. А ещё запах пороха, крови, человеческих и конских испражнений. Повеселились.

Сигизмунд, очевидно взбешённый последними обещаниями Петра, и тем, что яд не подействовал, послал в атаку и переодетых гусар, и не переодетых, и заодно всех панов и магнатов, что в лагере ошивались. Не менее четырёх сотен шляхтичей сейчас лежало в это кровавой куче. Кто их так учил воевать против тачанок? Можно ли вообще с пиками лезть на тачанку? А сколько нужно человек чтобы справиться с тремя тачанками? Вот четырёх сотен не хватило.

- Ян, - окликнул Пожарский Заброжского, - Меня отравили, дай воды и скачем быстрее в лагерь, нужен доктор, - и упал на руки вылезшему из повозки пулемётчику.

Очнулся Пётр от того, что младший ван Бодль его по щёкам хлестал, да не церемонясь, наотмашь. Поневоле очнёшься. Ничего путного молодой доктор не придумал, опять заставил пить воду и пальцы в тор совать. Потом дал тёплого молока и укутал в жару-то медвежьей шкурой. Ну, может и правильно, во-первых, прошло уже больше двух часов, а князь-батюшка всё ещё жив, а во-вторых, не знает ведь доктор, чем его отравили.

Теперь уже Пётр Дмитриевич сам проснулся. Голосили петухи, утро, значит. Он лежал на лавке в каком-то сарае, даже скорее просто под навесом, стен почти не было, так с двух сторон загородки. А ведь это уже во второй раз. Так можно и здоровья лишиться. Печень, что оба раза эту отраву перерабатывала, пока трансплантации не подлежит, оборудование не то. Как-то поберечься надо. Вот ведь давал себе зарок больше в стычки самому не лезть. И что? Справился ли бы без него Заброжский? А чёрт его знает. Новые орудия, напалм, пулемёты, новые ружья. Как это всё использовать вершиловский воевода не знает. Жертв было бы гораздо больше. Жертв. Люди это. Его люди. Эх, как ни крути, а долго ещё ему в походы ходить. Татары ещё. Кумыки, мать их. Ляхи. Цесарцы со своим непобедимым Валленштейном. Да и англичанка ещё начнёт гадить. А когда прогрессорствовать? Когда электричество изобретать?

- Очнулся, Петруша? – вот так-так, князь Долгоруков.

- Владимир Тимофеевич, вы-то здесь, откуда? – сухими губами прошептал Пётр и потянулся к стоящему у изголовья ковшику с водой.

- Да, войско привёл Львов занимать, а ты его всё ещё не взял. Стыдно, поди? Оттого и прячешься в хлеву? – а глаза слезятся, чувствительный человек, тесть.

- Перехитрил меня Сигизмунд, заставил пить за здоровье Государя. Ну, ничего, раз проснулся, значит выживу. А вот раз выжил, то теперь ведь не успокоюсь, пока не поквитаюсь, - Пётр попытался подняться, но тяжеленая лапа Великого Герцога Финляндского его вернула в горизонтальное положение.

- Грамоту Жигамонт прислал, отрекается он от престола в пользу сына своего - королевича Владислава.

- И чем это лучше для нас? – снова попытался встать Пётр.

- Да, лежи ты! Королевич сейчас в Варшаве. Сейм собирает.

- Это откуда известно?

- Так ты почти седмицу без памяти был. Много чего случилось. Вчера вечером и Львов сдался.

Событие сорок четвёртое

Епифан Соловый проклятущую гору таки нашёл. Оказалась она совсем не там, где искали. Они первый раз забрались на двести с лишним вёрст на юг, а потом ещё несколько дней шли на восток к реке Яик. На самом деле всё гораздо ближе и проще. Нужно было всего-то пройти вёрст тридцать от Белорецка на юго-восток к горам, там между хребтами Уралтау, что с башкирского переводится как уральские горы и Крыктытау, которое бы по-русски звучало, как «Множество гор» начинает свой бег речушка Малый Кизил. На самом деле это уже тоже на русский частично название перевели. Башкиры называют её «Кесе Кизил». Полный перевод будет «Малая Красная». Карлос - картограф, предложил оставить слово Кизил без перевода, чтобы в разговорах с местными башкирами не путаться. Епифан не возражал.