И подымется рука... Повесть о Петре Алексееве

— Не будем терять времени, — Лидия Фигнер поднялась. — Пора перейти к уставу.

Устав фричей был написан под влиянием устава секций Интернационала. Все еще спорным оставался пункт, внесенный Ольгой, почти всеми девушками встреченный приветственно, — пункт об обязательном безбрачии всех членов группы фричей.

— Поймите, — говорила Ольга, — что отказываться от этого пункта нам просто совестно. Просто преступно! Смеем ли мы думать о личном счастье, когда наш народ страдает, народ в тисках нищеты и гнета полиции? Разве мы, девушки из обеспеченных семейств, не чувствуем вины перед обездоленным русским народом? Вины нашей в том, что мы сыты и обеспечены, что мы учимся, не зная нужды, в то самое время, когда миллионы русских крестьян умирают от голода, миллионы детей стоят с протянутой рукой, умоляя подать им кусок хлеба! И мы посмеем в такое время думать о какой-то любви, о том, чтобы выйти замуж? Никогда! Никогда! Это помешает нашей работе на революцию, господа. Это отвлечет нас от службы на пользу парода. Я настаиваю внести в устав пункт об обязательном безбрачии всех членов группы фричей.

Младшая из сестер Субботиных попробовала возразить ей:

— Пожалуйста, только не подумайте, что я хочу замуж. Вовсе нет. Не собираюсь. Но я чисто принципиально. Почему это должно мешать революции? Не понимаю. Мы все знаем Веру Фигнер. Ей, правда, уже двадцать два года. Все-таки не такая уж она старая. Она также за революцию. И вышла замуж.

— Вышла! — отозвалась Ольга. — А кто её муж? Человек, который ее никогда не поймет. Ваша Верочка погибла для революции. Ей ее Филиппов не позволит служить народу.

— Верочка его не послушает! — крикнула Лидия.

— И потом не все же мужья как у Веры Фигнер, — заметила старшая Субботина. — Девочки! Может быть, вставить в этот пункт, что замуж выходить все-таки можно, но только за своего человека, то есть я хочу сказать, что только за человека, который сочувствует общей нашей идее?

— Нет! — отрезала Ольга. — Нет и нот! Все равно будет мешать. Нет и нет!

— Я не понимаю, о чем мы спорим? — спросила раздраженно Софья Бардина. — Кто мы? Ну кто? Подумайте сами. Мы светские барышни, думающие о замужестве и о семье, или мы с вами слуги страждущего народа? Если мы живем для народа, если у нас с вами нет и не может быть другой мечты, кроме мечты о новой, справедливой жизни несчастных крестьян нашей России, то как мы можем еще спорить о том, имеем или не имеем право выходить замуж, обзаводиться семьей и, значит, отбросить все наши мечты, пренебречь народными нуждами!

— Браво, Соня, браво! Молодец Соня! — воскликнула Ольга Любатович.

— Я, например, совсем не собираюсь выходить замуж. Никогда, — тихо сказала грустноглазая Бетя Каминская.

— Я тоже, — вздохнула веселая, бойкая Александра Хоржевская.

— Ну что вы на меня так смотрите, как будто я собираюсь замуж, — жалобно сказала младшая из Субботиных. — Пожалуйста, я отказываюсь от своих прежних слов и заявляю, что замуж не собираюсь.

— Но если так, — подхватила Ольга, — то нам не о чем больше спорить. Пункт о безбрачии всех членов группы фричей принимается единогласно.

В этот момент в дверь постучали. Вошла Вера Фигнер. — Я не смогла быть на лекции Петра Лавровича. — Она устало опустилась на стул. — Очень досадно. Я с новостью. Впрочем, вы, кажется, уже знаете ее. Я слышала, у вас какой-то спор. Очевидно, о том, как нам быть.

— Нам? — переспросила Ольга Любатович. — Почему — нам? Ты замужем, а мы все взяли на себя обязательство безбрачия.

— Здесь недоразумение, — пожала плечами Вера. — Новость, которую я принесла, не имеет никакого отношения ни к браку, ни к безбрачию.

— Какая новость? — спросила Бардина.

— Новость та, что всем нам, русским подданным, учащимся в Цюрихском университете, предлагается вернуться на родину.

— Откуда это известно?

— В Цюрих доставлена копия правительственного распоряжения по этому поводу.

— Но почему именно Цюрихский университет в таком положении?

— Не университет, господа, а город Цюрих. Неужели непонятно? Мало здесь агентов правительства русского? Они и докладывают в Петербург о состоянии умов русской учащейся молодежи в Цюрихе. Прекрасно знают о литературе, которую мы с вами читаем, знают о Герцене, и о Лаврове, и о журнале «Вперед»… Ах господи, да мало ли о чем они знают!

— Значит, хотят нас заставить вернуться в Россию? — все еще, как бы не веря в это, спросила Хоржевская.

— А если ослушаться? — вырвалось вдруг у Веры Любатович.

— Ослушаться — дело несложное, — сказала Софья Бардина. — Но надо сначала взвесить, что разумнее: остаться агрономом или врачом в Европе или вернуться в Россию недоучившись? Что до меня, я не задумываюсь над этим. Мечты о деятельности агронома для меня давно уже потеряли всякую соблазнительность. О том, чтобы работать в Европе, не может быть даже и речи. Черт с ним, с университетским дипломом. Зачем он мне? Мой долг — жить в России и бороться за правду. Бороться — это значит идти в народ, служить народу, проповедовать ему идеи справедливости. Итак, что до меня — я решила.