И подымется рука... Повесть о Петре Алексееве

Заговорили о необходимости жертв, и девушки оживились. Возможные предстоящие лишения и страдания никого не смущали — опасность еще более привлекала всех. Возникала потребность принести в жертву именно себя, — о, только бы народ вздохнул с облегчением. Никто не представлял себе четко, какой может быть жертва на избираемом пути. Но каждая была готова на все.

Софья Бардина деловито, подробно расспрашивала Джабадари об условиях работы среди мастеровых и выяснила, что в Петербург девушкам ехать незачем, в Петербурге — провал за провалом, полный полицейский разгром чайковцев, множество арестов. Другое дело Москва. Москва — средоточие ткацких фабрик, ткачи верны деревне, в Москве полиция действует слабо, до арестов еще не дошло.

Джабадари сказал, что он сам — в Петербург, как только добудет денег. Заберет с собой груз литературы здешней — он-то ее провезет, будьте спокойны, его не накроют! — и в Петербург, а оттуда в Москву.

Старшая Субботина переглянулась с младшими сестрами: только недавно перед самой поездкой в Париж из дому от родных пришел перевод. Спросила:

— Сколько вам нужно?

— Сколько добуду.

— Мы дадим вам четыреста франков, — сказала Субботина. — Хватит?

— Вы? — Джабадари был ошеломлен предложением цюрихской студентки. Откуда у нее такие большие деньги? Он вопросительно смотрел на Софью Бардину.

Та взяла его под руку и шепнула, что сестры Субботины богаты. Но это революционная семья, почти все свои средства она отдает революции.

— Верьте Субботиной, она не обманет, — сказала Бардина.

— Александр! Михаил! — закричал Джабадари. — Кланяйтесь нашей спасительнице.

Субботина вручила ему деньги.

— Еду! — ликовал Джабадари. — Через пять дней я уже в вагоне сижу!

Условились, как и где в Москве встретятся. Кавказцы ушли.

Глава четвертная

Вот уже второй месяц ходит Петр Алексеев по дорогам Смоленской губернии. Уже и торговать наловчился, расхваливает свой товар — ленты, иголки, пуговицы, ножи, — где продаст лент на гривенник, где ножик отдаст за двугривенный. А где, осмотревшись, потолкует с крестьянами, почитает им брошюрку, оставит ее, чтоб потом какой-нибудь грамотей почитал еще. И дальше пойдет, на груди под рубахой пряча запрещенные книги. Слушают по деревням речи коробейника о справедливой жизни, о кулаках-мироедах, о крестьянской общине. Но немного пользы пока приносят его речи. За шесть недель пешего своего хожде-ния по Смоленщине только и удалось Петру уговорить нескольких крестьян, умеющих по складам читать, взять «Хитрую механику». Обещали мужикам в тиши почитать. А в другой раз уговаривать не пришлось — на людях дело было. Незаметно сунул книжицу в карман мужику и ушел дальше по песчаной дороге.

«Что же это? — думал Петр. — Все не так, как говорил в Питере Василий Семенович. Мужик слушать не хочет, читать не умеет. Начнешь читать ему вслух — отойдет. Все нового манифеста царского ждет».

Он пошел не спеша по дороге, и все весомее, тяжелее становился за спиной короб на лямках. Не было видно деревни или села. Дорога была пустынной, глухой.

«Еще сто лет надо говорить с мужиками, прежде чем раскачаешь их, — раздумывал Петр. — Неужто даже Прасковья, и та неправа? Может ли быть неправа Прасковья?»

Мысли его вернулись к Прасковье, и он не то чтобы стал думать о ней, а просто зрительно представлял ее себе. Он слышал ее ровный, спокойный голос, ощущал в своей руке ее узкую руку, вдыхал неуловимый запах волос.

Понимал все, что их разделяет, понимал, что она образованна, умна, множество книг прочла, обо всем разговаривать может, а он недавно только выучился читать, простой мастеровой…

Ну да, он простой. Так ведь и Прасковья простая. В том-то и красота ее, что она простая. Ведь по-простому с ним говорит, по-простому. Ведь скажи ей, что между ними — пропасть происхождения, образования, воспитания, — ей-богу, она рассмеется. И хуже того, рассердится. Но как сказать ей: я люблю вас, Прасковья Семеновна, сделайте милость, станьте моей женой, на руках вас буду носить…

Да ведь ей и не надобно, чтобы носили ее на руках. Она простой человек. Зачем на руках? Ничего говорить не надо. Просто: я люблю вас, будьте моей женой.

Ведь она так хорошо к нему относилась! Право, лучше, чем ко всем прочим. Однако достаточно ли такого отношения, чтобы согласиться на брак с Петром Алексеевым?