И приходит ночь

«Легче ничего не чувствовать», – сказал ей однажды Хэл со странной тоской в глазах. Теперь она прекрасно понимала, почему он стал Жнецом Весрии. Как бы ей хотелось избавиться от всех эмоций, погрузиться в забвение. Но даже сейчас она не могла ожесточиться от страданий. Она никогда не могла этого сделать и, вероятно, никогда не сможет. Эта печаль и боль в глубине души – они помогали ей видеть цель. Они придавали ей сил. Нет, она не могла позволить себе погрузиться еще глубже в отчаяние. Она пообещала Хэлу, что спасет ему жизнь.

«Я верю тебе», – сказал он с большим доверием и любовью, чем, по ее мнению, она заслуживала.

Теперь она должна была поверить в себя.

31

Вдоль дороги к королевскому дворцу столпились люди. Толпы свистели и шипели, пока кареты Гвардии ехали по скользкой, вымощенной камнями дороге. Рен была рада, что не могла разобрать, о чем они кричали, из-за стука колес и цокота копыт. Сквозь запотевшие окна их лица исказились и покраснели от холода и ужасающего, ненасытного голода. Это не было праздником, хотя на рыночных прилавках продавали горячее рисовое молоко и маринованных устриц. Это было зрелищем.

Это казалось уместным. Сегодня Изабель в первый раз открыла дворцовые ворота, после того как капитулировала год назад. Суд над Хэлом Кавендишем, которого так долго ждали, требовал обстановки, которая будет соответствовать захватывающему духу тяжести преступлений. Желудок Рен не переставал выворачиваться с тех пор, как она впервые получила приглашение. Все члены Королевской Гвардии должны были присутствовать.

Она была дома уже два дня, запертая в спальне в Северной Башне в качестве «почетной гостьи» Изабель. Два дня, проведенные в мучениях и тревогах. Два дня, потраченные впустую. Хотя она фантазировала о том, как выломает дверь и освободит Хэла из его камеры несколькими этажами выше, она все еще не приблизилась к созданию плана по его спасению.

Уна сидела рядом в серебристом холоде кареты. Хотя она фактически была ее тюремщиком, они не разговаривали с тех пор, как покинули Колвик-Холл в ночь бала. Всякий раз, когда Рен бросала на нее взгляд, она видела напряженную линию ее подбородка и крепко сжатые кулаки. В ее глазах бушевала война.

Карета с грохотом остановилась, и Рен, не говоря ни слова, вылезла из нее.

Как только она вышла на влажный зимний воздух, энергия толпы изменилась. Их насмешки растворились в тишине, а затем снова зазвучали крики, ликующие и едва внятные. Сквозь оглушительный гул, сквозь шум крови в ушах она смогла разобрать единственное слово: «Герой».

Оно ударило ее, как камень.

– Люди заметят, что тебе нехорошо. – Уна встала рядом с ней. – Лучше не показывай этого.

Рен поморщилась, прежде чем заставила себя помахать толпе. Пока они проходили через главные ворота, она оцепенело наблюдала за безликими ликующими толпами, блеском солнечного света и вспышками ламп камер. Цвета поплыли у нее перед глазами. Когда-то она мечтала об этом.

Все восхищаются ею. Ее репутация сохранена. Ее должность восстановлена.

Теперь все было таким пустым.

Уна – с высоко поднятой головой и гладкой косой, раскачивающейся, как веревка виселицы, – шла рядом с Рен по девственно-белой лестнице королевского дворца. Она провела их по коридорам и вверх на балкон, заполненный членами Гвардии в черных фуражках. Со своего наблюдательного пункта Рен могла видеть тронный зал, раскинувшийся перед ней, как сцена театра. Террасы, ложи и многоярусные сиденья гудели от придворных и богатых владельцев бизнеса. Изабель так редко выходила из Башни, что по этому случаю все были одеты во все самое лучшее: смелый красный цвет флага Керноса в поддержку их нового союзника, искусно расшитые бисером платья и дорогие меховые палантины, накинутые на плечи.

На мраморном возвышении на троне восседала Изабель в вуали и короне.

Трон напоминал чудовище, выкованное из серебра, его спинка устремилась к небу, как ледяные шпили. Кружевной балдахин скрывал королеву от прямого взгляда ее подданных. На Изабель, как всегда, было больно смотреть из-за ее острой, как стекло, красоты, но Рен могла сосредоточиться только на Лоури.

Он сидел на почетном месте по правую руку от возвышения. Одетый более экстравагантно, чем когда-либо, – в красный парчовый плащ, застегнутый на шее массивной золотой брошью. Золотой ободок, веселая пародия на корону, покоился на его аккуратных черных кудрях. Его плащ цвета крови ниспадал на пол. Даже отсюда она видела нечто странное в его широко раскрытых, измученных глазах. Все в нем – от пальцев, барабанящих по подлокотнику кресла, до подпрыгивающего колена – излучало беспокойную голодную энергию. Как будто неизбежность успеха мучила, преследовала его.

Он выглядел как зацепка на ткани. Что-то, что развалится, если потянуть слишком сильно.

Но затем, когда кто-то привлек его внимание в другом конце комнаты, его улыбка легко вернулась на место, и Рен увидела не монстра или сумасшедшего, а именно того, кого он хотел показать другим: обаятельного, неприступного и дальновидного аристократа.