И сгинет все в огне

Мы сидим вместе в ее комнате за неделю до испытания, на высоких деревянных стульях, стоящих на ковре из волчьей шкуры. Ее глаза быстро движутся, пока она читает письмо Абердина, которое я украла с его стола, проникнув в кабинет, и я вижу, как ее лицо темнеет от нарастающей ярости. Наконец она сует мне бумагу с таким видом, как будто она покрыта ядом.

– Это правда? – рычит она.

– Правда, – отвечаю я. – Игра настроена против всех нас.

Она качает головой, металлические бусинки в ее косах звенят.

– Может, ты лжешь? Нетро – лгуны.

– Она не лжет, – говорит Зигмунд, затем наклоняется, и когда он заговаривает, его голос звучит иначе, мягче, мелодичнее. Это не маровианский, а язык Велкшена, родной язык его народа на севере до завоевания, и я немного удивлена тем, насколько нежно он звучит. Терра кивает, слушая его речь, и, когда он заканчивает, поворачивается ко мне.

– Если это правда, то что же нам делать?

– Мы нападем на них таким количеством, что у них не получится сжульничать, – отвечаю я. – Все остальные ордены встанут вместе, пойдут в атаку как один, удостоверившись, чтобы по окончании Войны ни одного авангардца не осталось на ногах. – Я наклоняюсь вперед и тихо, по-заговорщицки шепчу: – Мы обеспечим им самое унизительное поражение в истории Блэкуотера.

Терра смотрит на меня, в ее глазах мерцают безумные огоньки от света свечей, а затем разражается громким смехом.

– Ты сумасшедшая сучка, – говорит она.

Я протягиваю ей руку.

– Давай же будем сумасшедшими сучками вместе.

Орден Явелло был следующим, и с ними мне надо было разобраться лично. Я не сомневалась, что Талин согласится. Проблема была не в этом. А в том, чтобы говорить с ним наедине, договариваться о помощи, отложив всю неловкость между нами, говорить, когда мы, по сути, не разговариваем. Но он нужен мне, так что я заставляю себя уверенно зайти в их общежитие, вверх по лестнице, к столь знакомой мне комнате.

Я не говорю ни слова, когда он открывает мне дверь. Просто протягиваю ему письмо и смотрю, как он пробегает по нему глазами. Затем он негромко хмыкает и откладывает письмо в сторону.

– Что ж. Это все объясняет, – говорит он. Он переводит взгляд на меня, и я отворачиваюсь. – Я полагаю, у тебя есть план?

Я рассказываю. Когда я замолкаю, он кивает с легкой улыбкой. – Я в деле, – отвечает он. – Но, уверен, ты уже это знала.

– Знала, – отвечаю я. – Спасибо тебе. Правда.

– Подожди. Что-то изменилось? Ты кажешься… другой.

Я тяжело сглатываю. Я не знаю, как даже начать говорить про Марлену.

– Какой – другой?

– Я не знаю, – произносит он и подходит на шаг ближе. – Более уверенной или спокойной? Как будто ты стала более… собой.

– Что-то изменилось, – отвечаю я, потому что врать нет смысла. – И, может быть, когда-нибудь я расскажу тебе об этом.

Он кивает и отворачивается со смиренным видом.

– Но не сегодня.

Виктория из ордена Селуры – последний капитан, с которой я говорю, и это самая рискованная часть. Мы с Марленой почти неделю обсуждали, стоит ли оно того. В конце концов, она племянница директора и девушка Мариуса. Насколько нам известно, она уже втянута в их обман. И даже если это не так, есть огромный риск, что она все равно выберет их сторону, что она предаст мой план, и все это будет напрасно. Марлена настаивала, что оно того не стоит.

Я понимала ее точку зрения. Но я также видела, как усердно Виктория тренировалась для второго испытания, ночь за ночью, неделю за неделей засиживаясь в библиотеке. Я видела ее взгляд, полный ошеломленного разочарования, когда Мариус был объявлен победителем. Я видела, как эта победа была важна для нее.

Так что, после долгих упрашиваний, мы встречаемся в ее комнате, и я отдаю ей письмо. Она перечитывает его, и я вижу, как на ее лбу проступают сердитые морщины, как скривляются узкие губы. Закончив, она невольно мнет его, сжимая в кулаке. Вот и ответ на один наш вопрос. Она определенно не была причастна.

– Это может быть уловкой, – говорит она, и ее голос холоднее и безэмоциональнее, чем обычно. – Ты могла подделать письмо.

– Ты знаешь, что это не так, – отвечаю я ей. – Давай же, Виктория. Ты знаешь правду. Глубоко внутри себя ты знаешь, что Мариус не мог прийти к центру лабиринта раньше тебя.

– А что насчет тебя? – Ее серые глаза сверкнули таким гневом, что я начинаю беспокоиться, что Марлена оказалась права. – Как ты пришла туда раньше меня?

Если правда – мое оружие, то и мне суждено пасть от ее меча.

– Я тоже сжульничала, – говорю я и вижу, как раздуваются ее ноздри и белеют костяшки пальцев. – Но я всего лишь какая-то безродная выскочка с булыжника в море на другом конце света. Я не твой парень. Я не твоя семья. Я жульничала, но я тебя не предавала.

Она тяжело дышит сквозь стиснутые зубы.

– Чего ты от меня хочешь, Девинтер?

Я рассказываю ей наш план. Она не движется, даже не моргает, пока я говорю, а когда я заканчиваю, откидывается на спинку стула, и ее длинные черные волосы падают ей на лицо. Она непроницаема, словно статуя. Вокруг нас воцаряется неприятная тишина, пока она наконец не заговаривает.