И в пепел обращен

Отряд вышел к речному берегу. Выступивший в поход несколькими днями ранее, авангард из речных нимф успел раздобыть достаточно яликов-плоскодонок. Едва все расселись по местам, лодки сами собой двинулись против течения, подталкиваемые нимфами в корму.

Над Темзой царила полная тишина. Впереди, озаренный четвертушкой луны, мерцал, серебрился Лондон. Неяркие отблески лунного света искрились на гордо вздымавшихся к небу шпилях множества церквей и усеченной башне Собора Святого Павла. Внизу, в темноте, теснились дома. Открывшийся вид, такой родной и любимый, подействовал, словно удар в грудь: у Луны разом перехватило дыхание.

«Наконец-то я дома…»

Казалось, любовь и тоска по местам, что были не просто ее владениями, но и родным домом, охватили не только душу, но и все тело до мозга костей. Отступить? Нет, об отступлении не могло быть и речи.

А это значило, что они должны, обязаны победить.

С трудом оторвав взгляд от Сити, Луна обратила мысли к насущным делам. Ее отряду предстояло преодолеть самую опасную часть пути. Проникнув внутрь крепости, они легко притворятся своими, но самая хитрость – в том, чтоб войти. Стоило лодкам приблизиться к речным воротам Тауэра, дивные съежились под плащами, едва дыша. Люди окрестили эти ворота Трэйторс-гейт, Вратами Изменников: именно ими в Тауэр следовали заключенные, и само их прозвание было проще простого принять за дурное знамение.

Стройная, гибкая асраи помогла одному из боггартов спуститься с борта переднего ялика и придержала его на поверхности, пока тот мерил злобным взглядом цепь, что стягивала решетчатые створки. Наконец боггарт вполголоса выругался, однако асраи с негромким плеском зажала ему рот: когда в этаком множестве подплываешь к самым ногам стражников, любой звук, любой шум может разрушить хрупкие чары, укрывающие отряд от чужих взоров.

Однако звон цепи показался изгнанникам нежнейшей музыкой – как и негромкий всплеск отворившихся ворот.

Сэр Джон Баркстид, лейтенант Тауэра[58]

, служил почившему в бозе протекторату со всем усердием, при нем стража держалась начеку и непременно заметила бы любых незваных гостей, сколь бесшумно они себя ни веди. Посему Энтони, действуя через Охвостье парламента, и подстроил его отставку с замещением сей должности человеком, далеко не столь преданным службе. И вот теперь, когда весь Лондон, не зная ни сна ни покоя, ждал роялистского мятежа, стража в стенах Тауэра спала на ходу. Пользуясь этим, дивное воинство легко миновало пределы внутреннего двора и двинулось к Белой башне.

Здесь отряд повела за собою Луна, так как дорогу знала только она одна. Отряд Энтони шел в Сити окольными путями, по двое – по трое, и не так рисковал привлечь внимание, а вот ее воинам нужно было спешить, иначе такому множеству незамеченным не остаться. К тому же, как шепотом, на ухо, сообщила Иррит, вот-вот наступит рассвет.

Достигнув древней нормандской твердыни, сердца крепости, они бесшумно, как призраки, проскользнули в подвал. Три нижних комнаты были битком набиты припасами – тут порох, там бочонки пива, – но колодец в земляном полу оставался свободен. Средь каменных стенок безмятежно поблескивала гладь холодной, прозрачной воды.

Присев над колодцем, Луна приставила к ладони острие кинжала. Три капли крови, упавшие в воду одна за другой, прозвучали, точно удары колоссального бронзового колокола, слышимые лишь тому, кто знает, чего ожидать. С Треднидл-стрит знающий путник мог бы попасть в небольшой вестибюль, спустившись в колодец по веревке, здесь же камни дрогнули, зашевелились, перестраиваясь по-иному, и вода отступила, схлынула, открыв взору Луны сырую, непроглядно-черную яму, существовавшую здесь еще до того, как нормандский завоеватель выстроил над нею крепость. Мокрые камни, спиралью огибавшие стенки и уходившие вниз, являли собою пусть скользкую, но вполне надежную опору для ног.

Ожидавшая рядом Иррит дерзко ухмыльнулась.

– Ты прожила у нас не один год, и теперь мне не терпится взглянуть на твой дом.

Прежде, чем Луна успела хоть что-то ответить, беркширка первой двинулась вниз.

Халцедоновый Чертог, Лондон, 1 августа 1659 г.

– Старайтесь остаться незамеченными как можно дольше, – не выговаривая – выдыхая каждое слово, прошептал Энтони шедшим за ним. – Помните: другого шанса застать их врасплох не представится.

Судя по Костоглодову взгляду, тот только что едва не фыркнул во весь голос, да, к счастью, сдержался в последний миг. Обо всем этом говорилось не раз и не два, но сейчас все они притаились под сокрушительной тяжестью Святого Павла, и Энтони трепетал, точно зеленый юнец перед первым боем.

«Но это и есть мой первый бой, пусть я уже стар».

Пусть он уже стар, но здесь, внизу, сами стены придавали сил.

– И помните, – добавил он, пригвоздив к месту взглядом нетерпеливого баргеста, – если сие возможно, не убивать. Только ранить.

Эти бы слова, да Господу в уши… счастье, если большая часть его, так сказать, солдат сумеет хотя бы обнаружить цель. Оставалось только молиться, чтоб неожиданности оказалось довольно.