И в пепел обращен

Колонну, ведомую одним из капитанов Монка через вестибюль Палаты общин, встретили овациями и криками «ура». Кто эти люди – просители, явившиеся к Общинам с ходатайствами, или же слухи о планах генерала уже просочились в народ? Вызванный вместе с остальными в Уайтхолл, в покои генерала, задолго до рассвета, об этом Энтони мог лишь догадываться. Так ли, иначе, а возвращение отстраненных членов парламента на законное место собравшиеся приветствовали во весь голос.

Казалось, все это – триумфальное шествие. По сему случаю Принн нацепил на пояс палаш с корзинчатой гардой, выглядевший столь же древним, как и он сам, и энергично махал рукою знакомым, пока ножны палаша не запутались в ногах сэра Уильяма Воллера, шедшего сзади, и Принну не пришлось заняться приведением в порядок амуниции.

Ловко обогнув споткнувшегося Воллера, Томас Соам подмигнул Энтони и сказал:

– Сдается мне, раньше тут было просторнее.

– Это потому, что сегодня тут от народа не продохнуть.

Впереди, у барьеров, преграждавших путь в Палату, выстроились солдаты: прекрасная позиция, чтобы следить за порядком. Миновав их, вычищенные парламентарии обнаружили, что зал пуст.

– Думаете, они узнали о нашем приходе?

– Охвостье? Надеюсь, нет. Пусть-ка удивятся, когда увидят – то-то я, признаться, повеселюсь!

По крайней мере, Хезилридж должен был знать обо всем: поутру, явившись с визитом к Монку, и он, и его прихвостни были неприятно удивлены. Но вот в зал начали прибывать остальные. Стоило им увидеть давних коллег – и поводов для веселья у Соама оказалось предостаточно.

Предоставив другу любоваться их сконфуженными минами, Энтони устроился на скамье поудобнее. Сколько бы Монк ни тешил себя иллюзиями, будто они собрались, дабы вновь учредить в Англии республику, он всеми силами стремится, по меньшей мере, избежать войны, и в сем вопросе Энтони с радостью пойдет ему навстречу. Но в остальном…

Нет уж, пора вернуться к прежнему мироустройству. Палата общин. Палата лордов. Король на престоле.

Еще немного, и Англия вновь станет королевством.

Халцедоновый Чертог, Лондон, 19 апреля 1660 г.

Убедить придворных дам оставить ее в покое удалось не без труда. Одни последовали за Луной в изгнание, другие – нет, но ныне все до единой исполнились решимости держаться, как ни в чем не бывало – то есть, цепляться к королеве репьем, будто ревностная служба позволит искупить все былые грехи. Самые упорные никак не желали понять простой истины: говоря, что желает остаться одна, она имеет в виду полное одиночество, – и с этими без резкости не обошлось.

В конце концов добившись желаемого, Луна устроилась в одной из гостиных за вирджиналом[61]. Не обладая ни выразительностью, порой проявляемой смертными, ни одержимостью дивных, ни даже практическим опытом, играть на сем инструменте она не умела, однако вирджинал был для нее в новинку и прекрасно помогал отвлечься от дум.

Настолько, что Энтони, вошедший в гостиную без доклада, был встречен беззаботной улыбкой. В руке он держал письмо – да не какой-нибудь клочок бумаги, а тонкий пергамент, скрепленный восковою печатью. Оттиска Луне, не поднимаясь, разглядеть не удалось, но, судя по ленте, свисавшей с печати, то было нечто официальное.

– Что это?

– Письмо, и, боюсь, не из тех, что приносят радость, – отвечал он, вручая пергамент Луне. – От Никневен.

Ошеломленная, Луна уставилась на него во все глаза, безвольно опустив руку с письмом к полу. Со дня ее восхождения на престол королева Файфа не удостаивала Луну личных посланий ни разу. Что же случилось? И отчего ее письмо принес Энтони?

– Что до второго, – сказал он в ответ на ее вопрос, – там, за дверью, я обнаружил Валентина Аспелла, расхаживавшего из угла в угол в поисках мыслей, как бы вручить его тебе, не рискуя головой. Вот я и предложил взять сие опасное дело на себя. Но вот по какому поводу она тебе пишет… пока не прочтем, не узнаем.

Луне и не хотелось этого знать. Хотелось одного – швырнуть письмо в камин, не читая. Но вместо этого она опустилась в кресло у очага и сковырнула печать ногтем.

Послание было адресовано одной только Луне, но это и неудивительно: вряд ли Никневен горит желанием признать смертного ее соправителем. Тем не менее, она повернула письмо так, чтоб его видел и Энтони, придвинувший кресло к ней.

Почерк оказался резким, без витиеватых росчерков, а содержание – ясным и недвусмысленным.

– Земля и небо, – удивился Энтони. – Выходит, в Файфе его нет?

«Сим заявляем о своем праве на голову Ифаррена Видара, что обманул наше благосклонное к нему доверие. Ежели ты или кто из твоих подданных оного схватите, без промедления выдай его нам, не то мы вновь пойдем на твое королевство войной и ни следа от него не оставим».

Беззвучный смех, вырвавшийся из груди Луны, был порожден отнюдь не весельем. Она не верила собственными глазам.

– Похоже, нет. Что и неудивительно.