И в пепел обращен

Долгие годы беркширского изгнания оба они всеми силами поощряли в Никневен недовольство Видаром. Очевидно, теперь нужда в сем отпала. В Файфе Видара нет: поражение в Лондоне лишило его благосклонности Гир-Карлин.

Но тогда где же он?

Откинувшись на спинку кресла, Энтони поднял брови.

– Ну что ж, одним бременем у тебя меньше – и представляю, каким! Пусть Гир-Карлин его и прикончит.

– Пусть сначала найдет, – пробормотала Луна.

Прекрасно знавший Луну, Принц вновь подался вперед и устремил на нее испытующий взгляд.

– Похоже, ты недовольна.

Аккуратно, по прежним сгибам, свернув пергамент, Луна внимательно оглядела письмо. Оттиска на смятой печати было уже не разобрать – если, конечно, она вообще принадлежала Никневен. Неужто Гир-Карлин столь часто пишет письма? Или, в попытке подражать просвещенным монархам, позаимствовала печать у кого-то другого?

– Это шантаж, Энтони.

– Но ведь сие заявление означает, что тебе ничего не грозит, а ты ведь этого добивалась.

– Не грозит? – резко откликнулась Луна. – Никневен ненавидит Чертог всей душой. И лишь потому, что я помогу ей казнить Видара, от своего не отступится. Но суть не в этом, Энтони, суть в самих угрозах.

– Понимаю, – помолчав, согласился Энтони. – Ты не желаешь склоняться перед угрозой у всех на глазах. Но ведь о ней никому, кроме нас двоих не известно. Аспелл письма не читал. Если Видара без шума найти и отправить на север…

– Ты не понимаешь! – Вспышка гнева подняла Луну на ноги, смятое письмо захрустело в кулаке. – Она угрожает моему королевству! Не мне, не моим подданным – самим основам моей власти. И если я поддамся, склонюсь…

От одних этих слов озноб пробрал тело до самых костей. Ту же зыбкую неустойчивость, дрожь, предвещающую землетрясение, она чувствовала в тот день, на Кинг-стрит, когда Карлу отсекли голову.

– Если я склонюсь перед ней, – повторила Луна так тихо, что едва расслышала собственный голос, – то перестану быть королевой.

Энтони за спиной беспокойно заерзал.

– Как так?

Но Луна лишь покачала головой.

– Я… Луна и Солнце, не могу объяснить, но я это чувствую. Вне всяких сомнений. Да, бежав, я оставила дворец в руках Видара, но это совсем не одно и то же…

Тут у нее перехватило дух. С усилием сглотнув, Луна продолжила:

– Это… как если бы Карл на суде отрекся от божественной природы собственной власти ради спасения жизни. Хотя нет, нет, не то…

Горло сжалось от досады. Философские рассуждения, поиски смысла обычаев дивных никогда не были ее коньком – где уж тут объяснять их другому…

– Нет, не могу. Слов не хватает. Но если позволить Никневен, грозя моему королевству, поставить меня на колени, королевство я потеряю. И, скорее всего, перейдет оно к ней.

Обернувшись, Луна увидела, что Энтони тоже поднялся на ноги, столь же недоумевающий, сколь и встревоженный.

– Мы должны отыскать его первыми, – сказала Луна, чувствуя, как с каждым словом в сердце крепнет решимость. – Отыскать первыми и втайне расправиться с ним, чтоб он более не мог угрожать нам. А если Никневен это придется не по нутру, мы ответим ей, как подобает королеве.

С этими словами она швырнула письмо в огонь.

Лондон, 29 мая 1660 г.

Казалось, Сити расцвел. Казалось, тепло весеннего солнца вернуло к жизни все его краски, все веселье, скованное стужей долгой зимы – зимы, что, в некоем смысле, продлилась более десяти лет. Лондонцы разоделись в самое яркое платье, над каждым балконом, над каждым эркером на пути шествия реяли флаги. Фонтаны на улицах текли вином. Под оглушительные крики толпы, под триумфальный рев труб процессия двигалась к Лондонскому мосту.

Средоточием, сердцем всего этого великолепия был высокий улыбчивый человек в роскошных кудрях ниже плеч, с благосклонным вниманием принимавший все дифирамбы Сити, из коего почти двадцать лет тому назад пришлось спасаться бегством его отцу. Энтони знал: Карл Стюарт, второй носитель сего имени, касательно обстоятельств реставрации особых иллюзий отнюдь не питает, но вполне готов поддержать весь этот спектакль. Мало этого, король со смехом сказал, будто в долгом отсутствии виноват исключительно сам – ведь все вокруг столь очевидно желают его возвращения. Что ж, эти улыбки и шутки были бинтами, что не дадут ранам Англии кровоточить, пока те не затянутся, не исцелятся в положенный (стоит надеяться) срок.

– Боже, храни короля! – гремело из каждого окна.

Еще недавно те же самые голоса клялись никогда в жизни не вверять власть над страной в руки одной-единственной особы, будь то король или же лорд-протектор. Но вот появился этот весельчак тридцати лет от роду с великолепным зрелищем, подобного коему город не видел с тех самых пор, как к власти пришли пуритане, и… что еще нужно для счастья? Ну, а невзгоды и горести пусть подождут.