Я дышу, и значит – я люблю

Я при жизни был рослым и стройным,Не боялся ни слова, ни пулиИ в привычные рамки не лез, —Но с тех пор, как считаюсь покойным,Охромили меня и согнули,К пьедесталу прибив «Ахиллес».Не стряхнуть мне гранитного мясаИ не вытащить из постаментаАхиллесову эту пяту,И железные ребра каркасаМертво схвачены слоем цемента, —Только судороги по хребту.          Я хвалился косою саженью —                    Нате смерьте! —          Я не знал, что подвергнусь суженью                    После смерти, —

          Но в обычные рамки я всажен —                    На спор вбили,          А косую неровную сажень —                    Распрямили.И с меня, когда взял я да умер,Живо маску посмертную снялиРасторопные члены семьи, —И не знаю, кто их надоумил, —Только с гипса вчистую стесалиАзиатские скулы мои.Мне такое не мнилось, не снилось,И считал я, что мне не грозилоОказаться всех мертвых мертвей, —Но поверхность на слепке лоснилась,И могильною скукой сквозилоИз беззубой улыбки моей.          Я при жизни не клал тем, кто хищный,

                    В пасти палец,          Подходившие с меркой обычной —                    Опасались, —          Но по снятии маски посмертной —                    Тут же в ванной —          Гробовщик подошел ко мне с меркой                    Деревянной…А потом, по прошествии года, —Как венец моего исправленья —Крепко сбитый литой монументПри огромном скопленье народаОткрывали под бодрое пенье, —Под мое – с намагниченных лент.Тишина надо мной раскололась —Из динамиков хлынули звуки,С крыш ударил направленный свет, —

Мой отчаяньем сорванный голосСовременные средства наукиПревратили в приятный фальцет.          Я немел, в покрывало упрятан, —                    Все там будем! —          Я орал в то же время кастратом                    В уши людям.          Саван сдернули – как я обужен, —                    Нате смерьте! —          Неужели такой я вам нужен                    После смерти?!Командора шаги злы и гулки.Я решил: как во времени оном —Не пройтись ли, по плитам звеня? —И шарахнулись толпы в проулки,Когда вырвал я ногу со стономИ осыпались камни с меня.

Накренился я – гол, безобразен, —Но и падая – вылез из кожи,Дотянулся железной клюкой, —И, когда уже грохнулся наземь,Из разодранных рупоров все жеПрохрипел я похоже: «Живой!»          И паденье меня и согнуло,                    И сломало,          Но торчат мои острые скулы                    Из металла!          Не сумел я, как было угодно —                    Шито-крыто.          Я, напротив, – ушел всенародно                    Из гранита.1973

Диалог у телевизора