Я — ярость

— Боюсь, со мной вчера произошел небольшой несчастный случай, и надо наложить швы, и я в самом деле не хотела бы обращаться в больницу. Вы все еще выезжаете на дом?

Он делает паузу и неопределенно хмыкает. Нехороший знак.

— Я выезжаю, однако моей секретарше позвонили из офиса судьи. Похоже, он вычеркнул вас из своих планов. Однако всего в двух милях от вашего дома есть небольшое отделение неотложной помощи…

— Доктор Бэрд, извините, что перебиваю, но вы ведь знаете, что… секретарши Рэндалла… им нельзя доверять. То есть они наверняка говорят истинную правду, когда просят выписать им определенные антибиотики или… процедуры… Но, в общем, меня они недолюбливают.

Рэндалл и доктор знакомы уже много лет, и Патрисия точно знает, что Бэрд годами набивал карманы, избавляя незамужних девушек от неприятных сюрпризов посредством не вполне одобренных процедур. Она даже слегка приподнимает брови, будто ждет, когда маленький мальчик признается, что это он подложил лягушку ей в ботинок.

— Уверен, что это правда, Патрисия. — А раньше он называл ее «миссис Лейн». — Однако боюсь, Рэндалл заплатил мне вперед, так что все карты у него. Полагаю, он сейчас в Исландии с… Донной, не так ли? Алексис? Я вколол ей вакцину прямо накануне их отъезда.

Тон у него просто отвратительный, самодовольный, как у жирной крысы, которая прекрасно знает, что ее нельзя поймать или как-то наказать. Будь доктор здесь, Патрисия залепила бы ему пощечину, но они висят на проводе, и он, к сожалению, ужасно далеко.

— Ну что ж, скажите мне, сколько вы берете в час?

— Больше, чем вы можете себе позволить. Хорошего дня, Патрисия. И удачи.

А потом наглый ублюдок бросает трубку.

Как он посмел! И это после того, как он порядком нажился на ней за эти десять лет брака!

Что ж, очевидно, гольф-туры в тропики стоят больше, чем клятва Гиппократа.

— Сам пошел на хрен, — рычит Патрисия, отшвыривая телефон на подушки.

Понимающая улыбочка, аристократически приподнятая бровь, аккуратный акцент, богатый словарный запас, хитрые манипуляции — все исчезает, как только Патрисия понимает, что ни за что не добьется того, чего хочет, от маленького ехидного засранца.

Она снова открывает ноутбук и набирает «рана от укуса человека». Десять минут и сорок безвкусных роликов о макияже на Хэллоуин спустя она снова стоит в кладовой, задрав ногу на раковину. На сушилке разложены инструменты: швейные ножницы, иголка с ниткой, перекись водорода и марля. Через окно льется яркий солнечный свет, Бруклин с удовольствием ест аккуратно нарезанную дыню и смотрит шоу на планшете. Патрисия разворачивает окровавленную повязку на икре, и ее чуть не выворачивает от вида раны. В интернете пишут, что рану нужно очистить и стерилизовать, а затем сомкнуть края и аккуратно наложить швы. Патрисия думает, что готова, но, воткнув иглу, едва не теряет сознание.

Нет, это ей не под силу.

К тому же, даже если б удалось зашить рану, риск инфекции очень велик, а у нее нет антибиотиков.

— Черт возьми, — бормочет Патрисия. Это выражение из прошлой жизни, она отказалась от него. Никогда еще она не испытывала такой боли, как в тот момент, когда протягивала нить сквозь кожу.

Патрисия снова накладывает марлевую повязку и ковыляет на кухню.

— Бруклин, я ненадолго отлучусь из дома. Сможешь посидеть спокойно и посмотреть свое шоу?

Бруклин энергично кивает.

— Да! Я хорошо себя вела, когда ты в последний раз уехала! Это было легче легкого!

По спине у Патрисии пробегает дрожь.

Ей было совсем нелегко. Ни после инцидента с зеркалом, ни этой ночью.

Однако другого выхода она не видит.

Ей нужно в неотложку. Она не может взять ребенка с Яростью в общественное место, где полно свидетелей. Если у Бруклин будет приступ, то ее заберут и Патрисия никогда больше ее не увидит. Всего несколько недель назад она отчаянно нуждалась в том, чтоб переложить на кого-нибудь другого заботу о девочке, но почему-то сейчас мысль о Бруклин, запертой в госучреждении, одинокой, сбитой с толку…

Патрисия, конечно, холодна, но не настолько.

Она кивает себе самой и одевается: шорты цвета хаки ей не очень по душе, но они достаточно коротки, чтобы врачи смогли осмотреть обе ее раны, не переодевая ее в этот ужасный больничный халат. Патрисия берет одну из стодолларовых купюр Рэндалла, ключи и кошелек, полный совершенно бесполезных теперь пластиковых карт. Потом напоминает Бруклин обо всем, что она не должна делать: есть, пить, выходить на улицу, приближаться к бассейну, открывать дверь, отвечать на телефонные звонки, играть с ножами и спичками. Она впервые осознает, что дома у нее целая коллекция крайне опасных предметов, которые могут причинить маленькому ребенку непоправимый вред. Даже розетки — и те без заглушек. В кладовой полно отбеливателя, и чистящих средств, и яда от крыс.

Однако невозможно пересказать Бруклин весь этот список длиной в милю, потому что это может, наоборот, натолкнуть ее на какие-то идеи. Когда Челси была маленькой, всех этих вещей даже не существовало.