Я — ярость

«Отодвиньте баррикаду, поднимитесь наверх и запритесь у себя в комнате», — пишет Челси Элле.

«ОК», — коротко отвечает дочь.

По другую сторону двери они отодвигают диван, стулья и столы, затем топают вверх по лестнице. «Мы у себя», — сообщает Элла.

Челси смотрится в зеркало в ванной. Выглядит она так себе. Она, конечно, не перестала принимать душ, но давно забила на прическу и макияж, неаккуратно спилила с ногтей гель-лак, поцарапав розоватую пластину. Синяки окончательно исчезли несколько недель назад, порезы зажили, но она уже привыкла к ощущению, что ее никто не видит. Она в домашней одежде — лосины для йоги и толстовка с капюшоном. За окном на подъездной дорожке стоит полицейская машина, и Челси думает, что это, наверное, Хантли. Забавно, что она всю жизнь была законопослушной: вела себя как подобает хорошей девочке, соблюдала правила дорожного движения, не нарушала скоростной режим, держала обе руки на руле — а теперь будет лгать полицейскому-женоненавистнику, который ни о чем в жизни так не мечтает, как разрушить ее жизнь за то, что она отправила в тюрьму мужа, который ее бил.

В дверь звонят снова, дважды и как будто бы даже с раздражением, и Челси торопливо толкает дверь и выходит в гостиную, сунув телефон в карман. Вряд ли это поможет: Чед работает в полиции, знает всех местных копов и к тому же люди теперь (если верить интернету) не всегда могут дозвониться по 9–1–1. Полиция перегружена обилием чрезвычайных ситуаций.

— Что-то ты долго, — говорит Хантли. Так и не дождавшись, пока она откроет, он распахнул дверь самостоятельно. Замки так и сломаны с той самой ночи, и нет денег на ремонт. Элле строго наказано каждый вечер подпирать дверную ручку кухонным стулом. Стул, цепочка и сигнализация — вот и все, что отделяет дочерей Челси от любых ужасов внешнего мира.

Челси выходит на улицу и прикрывает входную дверь, надеясь, что ему не придет в голову ломиться внутрь и он не увидит кучу мебели под дверью ее спальни. Надежность баррикады сомнительная, но у них уговор: если Челси будет пытаться вырваться, то девочки должны бежать, а не прятаться в доме, понадеявшись на диван, стулья и стол.

— В наши дни нельзя переборщить с осторожностью, — отвечает она.

Хантли широко улыбается, демонстрируя белоснежные зубы. Во рту у него, как обычно, жвачка с корицей.

— Да уж, нельзя.

Улыбается он недолго — почти сразу вновь превращается в хмурого парня, у которого в солнечных очках двоится отражение Челси: худое, измотанное и злое. Она пытается изобразить в ответ ласковую улыбку, которой когда-то успокаивала Дэвида. Не слишком широкая, чтобы выглядеть снисходительной, но и не настолько незаметная, чтобы Челси казалась неблагодарной. Мягкая. Уступчивая.

— В общем, я с хорошими новостями. Пришлось потрудиться, но я все-таки отыскал Дэвида в учреждении округа. Я приглядывал за ним, чтоб о нем позаботились как следует, чтоб у него не случилось чего… ну вдруг ты переживала.

Он делает паузу и жует, ожидая благодарностей.

— Конечно я переживала! Так здорово, что он в порядке! Спасибо, что позаботился обо всем. Со мной так и не связались…

— Знаешь, мы там немного заняты спасением жизней и нет времени на пустую болтовню. Но у меня и правда хорошие новости! Наконец-то разработали тест на определение Ярости, и первая партия тестов прибудет со дня на день, на этой неделе ждем. Дэвид в списке тестируемых, в числе первых. Если болезнь не подтвердится, я сам отвезу его домой.

У Челси внутри все обрушивается, ноги немеют, голова начинает кружиться, но она старается не подавать виду.

— Это просто замечательно!

Даже для нее самой очевидно, насколько фальшиво звучит это восклицание. Хантли явно доволен отсутствием радости, ведь это подтверждает то, что ему и так уже известно про Челси, — она дерьмовая жена.

— Значит, будешь рада его возвращению?

— Конечно!

На самом деле она размышляет, что если Бог существует, то у нее сейчас просто обязан случиться приступ Ярости, чтобы по заслугам воздать этому уроду, который сделал еще тяжелее ее и без того кошмарную жизнь. Он всерьез полагает, что жертва домашнего насилия должна целовать ноги мужчине, который над ней издевался, — вместо того чтобы каждый день благодарить небеса за то, что он исчез из ее жизни. Челси подыгрывает лишь потому, что Чед вполне способен выдумать липовую причину для ареста, или подбросить ей наркоту, или сказать, что она проявила агрессию или что у нее самой Ярость, — и в итоге девочки останутся совсем одни.

— И его вакцинируют, конечно, — как бы между делом сообщает Чед.

Челси вскидывает голову, и Хантли самодовольно улыбается: наконец-то он привлек ее внимание.

— Уже есть вакцина?