Я не свидетель

— Разве что плащ. Сын Тюнена говорил — новый, импортный.

— Вот и пошуруй в комиссионках.

Левин и Михальченко переглянулись, но Михальченко тут же раздраженно сказал:

— Ты что смееешься! Искать плащ в комиссионках! Да он давно продан, если и попал туда! Это что же — все городские комиссионки обшмонать?!

— Не шмонай, дело твое, — равнодушно ответил Остапчук.

— Да ты знаешь, сколько их!

— Знаю, двадцать четыре.

— Это на год работы!

— Думаю, намного меньше, — вдруг вставил Левин. — Отбрось специализированные.

— Радио-фото-электротовары — один, посуда-фаянс, хрусталь и прочее два, детских — два, ювелирный — один, трикотаж — два, дамская одежда и обувь — один, не запинаясь, словно декламировал Остапчук. — Дальше: мебельных — два. Вот и посчитай, куда тебе не надо.

Но подсчитал Левин, быстро, на подвернувшейся бумажке, пока Остапчук говорил.

— Остается верхняя одежда. Таких пять. И универсальных шесть. Всего одиннадцать. Тебе, что, первый раз искать?

— Тюнен исчез в середине апреля. Если плащ был сдан тогда же, то он давно продан. Размер ходовой — пятидесятый. Да он и двух дней не лежал! А вы хотите, чтоб через четыре месяца я искал его в комиссионках! Ну, даете! — замотал головой Михальченко. — Ладно, — успокоившись, сказал он, совершу я такую экскурсию по одиннадцати комиссионкам, уговорили.

— Я тебя не уговариваю, — спокойно, но жестко сказал Левин. — Ты не постовой милиционер, сам должен знать, чего делать, а чего не делать.

18

В десять утра, уже имея адреса комиссионных магазинов, Михальченко, усевшись в машину, командовал Стасику:

— Поехали!

— Куда, Иван Иванович?

— Сегодня у нас с тобой большая экскурсия, и он назвал первый, ближний, адрес.

Михальченко с самого начала не верил в эту затею. Покидая очередной магазин, убедившись, что среди висевших плащей ничего похожего на плащ Тюнена не было, и выслушав от продавщиц один и тот же ответ: «Нет, не помню, может и был такой. Всего не упомнишь», — Михальченко говорил Стасику:

— Двигай дальше. На Привокзальную…

К двум часам, к началу перерыва, из одиннадцати адресов оставалось четыре. Они пообедали в кафе со странным названием «За тыном», съездили на заправочную и снова крутились по городу. Продолжалось это почти до вечера.

Без результата покинув последний магазин, Михальченко сказал шоферу:

— Я, Стасик, человек, можно, сказать, везучий. Случалось, копал такую безнадегу, а все же находил, что искал. А сегодня вытащил пустышку. Знаешь почему? Когда-то один полковник сказал мне: «Опер, который все быстро находит, так же быстро теряет нюх». Так что считай, что господь сегодня пожалел меня, — ухмыльнулся Михальченко.

— Значит завтра опять по магазинам? Хорошо, что бак залили.

— Нет, завтра сделаем иначе.

На этот раз главный редактор журнала «Я — жокей» Матиас Шоор прибыл в Старорецк самолетом из Москвы, куда прилетел на несколько дней по поручению Анерта вести переговоры о совместном издании по заказу туристических фирм ФРГ рекламного буклета. Удачно закончив дела в Москве, Шоор опять сел в самолет и через час сорок был в Старорецке. Устроившись в знакомой гостинице, во второй половине дня он уже демонстрировал директору конного завода только что вышедший номер журнала и оттиски цветных фотографий следующего номера для франкоязычных стран.

Они сидели в кабинете директора завода. Тот разглядывал оттиски. И хотя давно привык к великолепному качеству фотоиллюстраций, все же и на этот раз не мог не подивиться, глядя на глубину, сочность и естественность цвета. И лошади, и наездник (тот парень, которого ему нашли, натурщик Леонид Локоток), и манеж, и луг — все было снято с большим вкусом: не назойливо-рекламно, а как-то даже повествовательно, мол, как с лошадью работают, как выхаживают, объезжают и, наконец, какие это дает результаты. В этом и крылась вся тонкость, ненавязчивость рекламы. Да и парень этот, Локоток, хорош, всем вышел: статью, физиономией, держится свободно, прямо киноактер. Надо его не выпускать из виду, пригодится…

— Нравится? — спросил Шоор.

— Да, хорошая работа… Как съездили в Москву? Удачно?

— Очень. Ваши бюрократы учатся не только говорить слово «бизнес», но и видеть его середину.

— Суть, — поправил директор. — Что ж, дай им Бог… Вы надолго к нам?

— Несколько дней. А потом буду улетать в Москву и домой. Но у меня тут гешефт с этим бюро «След», с господин Левин.

На следующий день к девяти утра Михальченко отправился в контору «Комиссионторга», но директора не застал, секретарша сказала, что того к девяти вызвали в облисполком и порекомендовала подождать. Таких, как Михальченко, ожидающих, в приемной было пять человек, и он с расчетом сел на самый ближний к входу в кабинет стул, чтобы сразу, едва появится хозяин, войти. У секретарши он предварительно выяснил, что директора зовут Богданом Юрьевичем. И сейчас, набравшись терпения, представлял себе, как заерзает этот Богдан Юрьевич, когда услышит просьбу Михальченко: перерыть документы одиннадцати комиссионных магазинов, начиная с 17 апреля…