Я не свидетель

«…18-го ноября.

Слухи, что нас отправят домой, подтвердил сержант Юра. Точной даты он не знает. Боже, как бы я был счастлив, случись это не позже чем через месяц. Тогда на родину я прибыл бы к Рождеству! Мог ли я думать в 1918 году, когда покидал Старорецк, что окажусь в нем через тридцать лет в качестве военнопленного?! Те места в городе, которые я помнил с молодости, сейчас не узнать — много разрушений, война здесь прошлась особенно жестоко. Дома разрушены, люди живут в сохранившихся подвалах, расчистку руин и строительство вместе с русскими ведут и наши военнопленные. Я много думал об этой стране и ее народе. И сложилось впечатление, что это единая однообразная масса, подчиненная команде, целому своду параграфов „можно-нельзя“, нет личности, потому что нет права выбора. На эту тему у меня был разговор с соседом по столу, капелланом из Касселя. Человек очень образованный, он сказал, имея в виду образ жизни и психологию местного населения: „Господин Кизе, вы не очень их осуждайте, считайте, что мы находимся в плену у политических заключенных, просто они расконвоированы, им разрешено жить в своих квартирах, заводить семьи, рожать детей, иметь работу, ходить в кино, в театры, читать дозволенные книги. Но не больше. А в главном они политические заключенные. Впрочем, как и мы, начиная с 1933 года…“

Я не смею грешить на прожитую жизнь, разве что вычесть из нее годы войны. Я уцелел и скоро — домой, вот что главное! Конечно, я буду уже цивильным человеком. Меня это вовсе не страшит, даже радует. У нас с Энне есть уютный большой дом, я неплохой инженер-строитель, работу найду в любой строительной фирме, в особенности сейчас, когда и наши города лежат в руинах»…

Следующая запись в дневнике, как указал Анерт — последняя, датирована 28-м ноября.