«…Сегодня у меня неприятное происшествие. Настроение испорчено, даже какая-то тревога. Я шел с Ритой к ней на инструментальный склад. В это время в цех въехали две машины. Одна привезла щебенку, другая бетонный раствор. Из кабины одной вышел шофер, человек приблизительно моего возраста. Мы посмотрели друг на друга, я прошел мимо, но что-то в лице его мне показалось знакомым. Я оглянулся, он тоже смотрел мне вслед, потом пошел за мной, догнал, мы остановились. Рита ждала в стороне. „Кажется, Алоиз Кизе?“ — спросил шофер. — „Да“, — сказал я. — „Вот так встреча! Не узнаете?“ — И тут я вспомнил его: Иегупов! Мы познакомились в 1918-м, а последний раз виделись в 1919-м. Прошло столько лет! Разговаривать времени не было, он торопился на разгрузку. Да и мне срочно надо было взять на складе ватерпас для прораба. Иегупов только успел спросить: „Вы здесь в лагере? На заводе часто бываете?“ — Я подтвердил, что в лагере, и сказал, что на заводе бываю ежедневно. — „Хорошо, — сказал он. — Я найду возможность с вами встретиться. Очень рад, что вы уцелели“, — и он заспешил к машине. Мне и хотелось этой встречи, и нет. Вспомнился Старорецк в 1918 году. После того, как я узнал от советника доктора Клеффера, что из себя представляет Иегупов, как он сделал из нас негодяев, он был мне противен. И сейчас я с радостью выложу ему все, что думаю о нем… Я подошел к ждавшей меня Рите, и мы двинулись на склад. Она, видимо, заметила мое дурное настроение, спросила: „Что с вами, Кизе? Расстроены чем-то?“ Я ничего не мог ей рассказать, но понимал: она видела, что мой разговор с Иегуповым, хотя и краткий, был разговором людей знакомых. „Это очень плохой человек, Рита, — только и сказал я. — Я знал его в 1918 году. Все остальное как-нибудь в другой раз“. Вечером, когда я вернулся в лагерь, сержант Юра, заметив, что я мрачный, спросил: „Что-нибудь случилось? Какое-нибудь ЧП?“ — Понимая, что Рита может поделиться с ним, что видела меня беседующим с Иегуповым, я вынужден был ответить сержанту: „Встретил одного нехорошего человека, знакомого по 1918 году“. Но Юра был юношей легкомысленным или слишком молодым, чтоб заинтересоваться далеким 1918-м годом. Он махнул рукой, засмеялся: „Ну, это было давно!.. Ладно, я спешу в караулку, заступаю в наряд“, — и убежал.
Сейчас пишу все это и придумываю, что скажу Иегупову при следующей встрече…»
«Д-а… Не тогда ли все затянулось в узелок? — подумал Левин, дочитав ксерокопию. — Может быть это кончик ниточки проклюнулся из всего клубочка?»
— Я напишу коротенькое письмо господину Анерту, — сказал Левин терпеливо и как бы безразлично сидевшему Шоору.
— Хорошо, — согласился тот.