Я не свидетель

Они продирались сквозь заросли. Иногда в просветах меж деревьями проглядывали кирпичи далекого здания. Это была высокая круглая водонапорная башня, возведенная еще в конце прошлого века. Она пережила революцию и войны, отслужила свое: сложенная из крепкого красновато-сизого кирпича, заброшенная, так и осталась она торчать в роще недалеко от просеки ничейным строением, — никому не приходило в голову рушить ее, бесхозную, пустую, или выдалбливать кирпичи для какой-нибудь стройки, намертво слитые в блоки могучим цементом…

Прошло минут двадцать, прежде чем спортсмен вывел их на едва приметную тропинку, а затем свернув с нее метров на десять в сторону, остановился и указал на куст:

— Вот здесь. Паспорт лежал не под кустом на земле, а на нижних ветках.

— Похоже, его не положили, а швырнули. Он за ветки и зацепился, заметил Михальченко.

— Тот, кто это сделал, не пришел сюда специально. Паспорт можно было выбросить и в мусорную урну, и в решетку водосточного люка, и куда угодно, чтобы сразу от него избавиться, — сказал Остапчук.

— Что ты имеешь в виду? — спросил Михальченко.

— А то, что он попал в руки этому человеку где-то здесь, и по дороге отсюда он его и зашвырнул в кусты.

— Куда ведет эта тропинка? — спросил Михальченко и у спортсмена.

— Она соединяет шоссе с просекой.

— А просека?

— С одной стороны начинается у сквера, пересекает всю рощу и другим концом тоже выходит к шоссе.

— Которое ведет к аэропорту? — спросил Остапчук.

— Да.

— Ну и что? — Остапчук посмотрел на Михальченко.

— Покумекаем, — ответил тот. — Поехали.

Тем же путем возвращались к машине.

— Что у тебя с этим делом? С Басиком? — тихо спросил Михальченко Остапчука.

— Вроде видели его в Боровичах.

— Далеченько. Чего он туда махнул?

— Разберемся…

— Остапчук прав, — сказал Левин. — Если не соврал мне Иегупов, что проводил Тюнена до начала просеки, значит Тюнена кто-то настиг на ней где-то посередине, по пути к шоссе. Вряд ли этот «кто-то» пришел бы в рощу из города специально, чтоб избавиться от паспорта Тюнена. Это можно было сделать в городе в любом месте. Паспорт попал к неизвестному нам человеку в руки там, в роще. Там он его и выбросил, возможно, забрав из него авиабилет. Да, Остапчук прав. Когда ломбард откроют?

— Я справлялся. Сказали «на днях». Наша точность! Простой у нас получается, — огорченно сказал Михальченко.

— Не будет простоя, Иван Иванович. Звонил отставной полковник Кукин. Откликнулся на объявление в газете. Из «Комиссионторга» его переадресовали к нам. Плащ купил он. Надо выяснить, тот ли этот плащ. Вот так.

— Смотри-ка! А я ведь на этом поставил крест! — оживился Михальченко.

— Ты уж забери этот крест, нам с тобой его еще нести и нести. А пока что связывайся с Кукиным. Вот координаты, — Левин протянул Михальченко листок бумаги…

После полудня Михальченко отправился в санчасть на процедуры: массаж и озокеритные ванночки для руки. Постепенно рука оживала, контрактура все меньше и меньше сковывала пальцы. Может все шло бы быстрей, если б ходил на процедуры ежедневно, как и положено. Но случалось, из-за занятости пропускал два-три дня в неделю. Он понимал, что в итоге придется идти за третьей группой на ВТЭК…

В коридое санчасти он увидел сидевшего на стуле Остапчука.

— Ты чего здесь? — удивился Михальченко, опускаясь на пустой стул рядом.

— Зуб. Всю ночь не спал, хоть на стену лезь.

— А чего ждешь?

— Там есть больной, — кивнул Остапчук на дверь, за которой выла бормашинка. — Мне, наверное, тоже сверлить будут? — словно ожидая утешения, спросил Остапчук. — Боюсь, зараза. Больно, говорят.

— Ты что, первый раз к зубному?

— Первый.

— Слышь, Максим, ты мне сказал, что Басика засекли в Боровичах, не идет у меня одна думка из головы. Басик, как я понял, добывает оружие для этого кавказца. В Боровичах в 1941 был УР[2]. Там шли сильные бои с немцами. По сей день пацаны находят винтовки, гранаты, немецкие автоматы. Живы еще люди, которые знают в лесах места, где этого добра погуще. За хорошие бабки, а тут Басик скупиться не станет, сводят его в лес, подскажут, где искать.

— Кишка у него тонка, у Басика, допереть до этого. Да и не так уж мало он взял в школе ДОСААФ.

— Не скажи. На параше посидишь — до чего хочешь додумаешься. А разве ты не читал в газете, что на Смоленщине и еще где-то, где бои с немцами большие шли, пацаны оружие и боеприпасы находили, а потом туда уголовный элемент потянулся?

Из кабинета стоматолога вышел больной, держась за щеку.

— Входите! — раздался голос из кабинета.

— По мою душу, — вздохнул Остапчук, поднимаясь. — Ты про то, что говорил, пока помалкивай. Тут крепко подумать надо, а потом можно и руководству доложить…

Михальченко пошел в конец коридора в процедурную.

Через час Остапчук шел из санчасти домой. Хотелось скорее добраться до постели и заснуть. Болела губа, надавленная рукояткой зеркальца, ныла десна, в голове гудело от мучений минувшей бесонной ночи и от визга бормашины во рту. Но прежней — дергавшей, бившей в висок и в железу под челюстью боли уже не чувствовал. Остальное можно было терпеть, «переспать», как сказал он себе.