Я не свидетель

— Я ищу не виновника чего-то, а Георга Тюнена.

— Как же я докажу свою невиновность?

— Давайте попробуем вместе.

— Пробуйте, — пожал плечами Иегупов, как бы не веря в искренность намерения Левина.

— Когда и в котором часу Тюнен ушел от вас совсем?

— В день отъезда, семнадцатого. Мы вместе из дому вышли.

— Вы хорошо помните число?

— Да. В этот день я ходил в амбулаторию закрывать бюллетень.

— Давайте вспомним этот день подробней. Итак, самолет Тюнена в девятнадцать пятьдесят. Вещей у него много было?

— Нет, легкий чемоданишко.

— Он поехал в центр к агентству, чтоб оттуда рейсовым отправиться в аэропорт. Так?

— Нет. Мы вышли вместе, я поднес ему чемодан до рощи, растолковал, как идти дальше. От меня так ближе в аэропорт. За рощей шоссе, там часто ходит автобус. Дальше я его провожать не мог, у меня на пять был талон к врачу.

— В котором часу вы вышли из дому?

— В десять или пятнадцать минут пятого.

— К врачу не опоздали?

— Нет. Мне от рощи до амбулатории двадцать минут хода.

— Тюнен был одет в плащ?

— Натянул только шляпу. Было тепло. Плащ он нес в руке.

— Вы не знаете, денег с собой у него много было?

— Не спрашивал. К чему мне знать про чужие деньги.

— А какая у вас пенсия, Антон Сергеевич?

— Восемьдесят семь рублей.

— Значит у входа в рощу вы попрощались и больше не виделись?

— Больше не виделись.

— Он не оставлял вам для передачи кому-нибудь письма, записки, просто устной просьбы. Может быть, забыл какую-нибудь вещицу у вас?

— Ничего такого не было… Разве что бутерброд. Приготовил в дорогу, я еще покупал ему диабетический хлеб. Сказал, что всегда в кармане носит кусочек такого хлеба. В тот день завернул он его в бумажную салфетку, а взять с собой забыл. Я, когда вернулся, гляжу, лежит этот бутерброд на столе.

— Когда «скорая» прибыла, что делал врач?

— Два укола. Потом сидели долго ждали, пока Георг придет в себя.

— Госпитализировать не предлагали?

— Предлагали. Отказался Георг.

— Антон Сергеевич, а вы бы смогли узнать плащ Тюнена?

— Наверное.

— Если мы найдем этот плащ, обратимся к вам. Не возражаете?

— Лучше вы найдите Георга.

— Этим мы и занимаемся.

— Антон Сергеевич, а почему вы так испугались моего прихода, нашего разговора?

— Пуганный я. Жизнь эту вдоль и поперек знаю.

— С сыном Тюнена, Александром, вы не знакомы?

— Нет.

— Антон Сергеевич, а вы где работаете?

— Садовником на конном заводе… Что у вас еще? Я спешу.

— Пожалуй, все.

— Куда мне зайти, чтоб узнать, как у вас дальше с Георгом пойдет, отыскали или нет? — спросил Иегупов.

— Я вам сообщу, обещаю. К тому же письмо его к вам, которое вы не получили, у меня. Хотите прочитать?

— Да что мне теперь? Он мне его пересказал. И поболе того.

— Про наследство?

— Да. Брать он его не хотел, наследство это. А зря.

— Почему?

— «Ни к чему оно мне, — сказал. — И дом этот, и деньги. Помирать скоро. И не хочу, чтоб Сашку сманило оно». Так и сказал, — Иегупов взял свою тяжелую палку с отполированной ручкой…

Вышли вместе, у подъезда попрощались и разошлись в разные стороны.

— Некогда мне, Иван, еще и в ваши дела встревать. Ты посмотри, Остапчук показал на письменный стол, заваленный бумагами. — Без продыху сижу. Возьми вон сводку за сутки, прочитай: два угона за минувшую ночь, в дискотеке подрезали какую-то девку, три квартирные кражи залепили. А ты мне еще своего немца подвешиваешь.

— Как бы он не стал твоим, — подмигнул Михальченко.

— Не каркай, не цыганка. Да и транспорта у меня нет сейчас, забрали, погнали куда-то склад опечатывать, там недостача миллионов на двадцать.

— Я на колесах, это у нас час займет, не больше, обещаю. Спортсмен уже в машине сидит.

— Ну зачем я тебе там? — взмолился Остапчук.

— Как-никак, это уже следственное действие. А при тебе мы вроде ничего не нарушаем, все в рамках закона, мы как бы не сами по себе, а при власти, при тебе, значит. Так Левин научил.

— Этот еврей тебя законам обучит.

— А ты как хотел? — засмеялся Михальченко. — Он прокурорский.

— Смотри, какой ты законник стал, как ушел от нас, — Остапчук сгреб бумаги, запер в сейф. — Пошли, что ли? Зараза ты, Иван, липучая.

— Отслужу, Федорович, ей-богу за мной не пропадет.

— Отслужишь! Как бы ни так! Живым немца отыщешь — бабки огребешь, а мертвым — мне его спихнешь: заводи дело, Остапчук, труп — это по твоей части…

Они спускались по лестнице, вышли из подъезда. У бровки тротуара стоял «уазик», за рулем сидел Стасик, а на заднем сидении спортсмен-радист, нашедший паспорт Тюнена…

Подъехали к роще со стороны, которую указал спортсмен, пошли по просеке. Роща была старая, березы толстые, с посеревшей корой, с отслоившейся на многих стволах берестой и шелухой тонкой пленки. Спортсмен вел их уверенно, ни разу не сбился с маршрута, углубившись в березняк, то и дело подсказывал:

— Налево, прямо, опять налево. Вон ту башню видите? Держите на нее.