Я никогда не отдаю своего

Роман ушел, а я подумала, с чего я так на него взъелась. Возможно, во всем этом виновата траурная атмосфера, а возможно, то, что он назвал Артура Арчи. Я просто ненавидела эту его собачью кличку. Тут все в прощальном зале зашевелились и двинулись к выходу, чтобы ехать на кладбище. На выходе я столкнулась с Гришей-Молчуном, когда-то он был охранником дяди. После трагической гибели Башки, взорванном в собственном автомобиле, занял его место. А после смерти дяди Марата возглавил ОПГ. В настоящее время он считается крупным бизнесменом, которому принадлежат почти все промышленные объекты в нашем городе. Его богатству способствовал и тот факт, что участники группировки заключали договор, по которому все их имущество после смерти переходило организации, но только в том случае если отсутствовали прямые наследники. Гриша поприветствовал меня кивком, я кивнула в ответ и вышла из здания. На кладбище каждый добирался на своем транспорте.

Я оставила машину на стоянке у кладбищенских ворот и к месту захоронения уже шла пешком. По пути ко мне присоединилась Оксана.

– Алекс, я хотела бы знать, кому достанется дом.

Мне очень не хотелось обсуждать эти наследственные вопросы, к тому же не имеющие ко мне отношения. Но не посылать же ее куда подальше.

– Это вопрос не ко мне, а к нотариусу.

– Ну, ты же как-то завладела домом Валиева.

– В отличие от тебя, у меня был брак зарегистрирован, и я являлась законной наследницей.

– Ага, наследницей. Под Гришку легла, вот он тебе дом с барского плеча и оставил, а все остальное заграбастал себе. А меня он просто ненавидит, поэтому оставит с голой задницей, – и, не придумав, как бы меня больнее задеть, добавила: – Ты думаешь, ты мужикам нужна? Деньги твои им нужны, а не ты. Ты себя в зеркало-то видела – ни кожи, ни рожи. Вон и твой Арчи что-то из тюрьмы не к тебе побежал, а помоложе да покрасивше нашел.

Я вошла в ступор от всей этой злобы, вроде бы ничего плохого я ей не делала, всегда хорошо относилась. Правильно говорится, куда солдата ни целуй, всюду жопа. Мы даже не заметили, когда рядом с нами оказался Гриша. Он что-то шепнул на ухо Оксане, и та опрометью устремилась прочь.

– Не обращай внимания. Дура, чего с нее взять, – сказал Гриша мне.

Я посмотрела ему в лицо, такое грозное и хмурое. И только глаза, если пристально всмотреться в их черноту, выдавали его. Недаром говорят, глаза – зеркало души. Все просто боятся ему в них заглянуть, а возможно, это только мое воображение. Но то, с какой заботой он ухаживал за мной в доме дяди, когда я подхватила воспаление легких, убеждает меня в моей правоте.

– Мне надо с тобой поговорить, – сказала я.

– Не здесь. Давай на заброшенной лодочной станции часов в одиннадцать вечера, – быстро протараторил он и удалился.

Я постояла еще несколько минут, нацепила на лицо маску спокойствия, словно не было никакого инцидента, который вывел меня из равновесия, и подошла к могиле. Стоя возле нее, я то и дело посматривала на небо, как бы спрашивая у него, пойдет дождь или нет.

– Здравствуй, дочка, – раздалось у меня за спиной.

Я повернулась, чтобы посмотреть, ко мне ли обращаются. Потому что всего два человека называли меня так. Первым стал звать Всеволод Константинович, а дядя Марат подхватил, и оба теперь покойники. И каково же было мое удивление, когда за спиной я увидела Лаврушина-старшего.

– Здравствуйте, Алексей Васильевич.

– Как поживаешь? Как дочь?

– Спасибо, все нормально.

Я чувствовала, что не просто так он ко мне подошел. Что-то ему от меня понадобилось, но он не решается спросить. Помогать я ему в этом не спешила, чужие проблемы меня мало интересовали, а уж его тем более.

– Ну и ладненько. Слушай, я бы очень хотел с тобой поговорить с глазу на глаз.

– Можем и поговорить, если надо.

– Ну вот и ладненько, – обрадовался Лаврушин. – Ты смогла бы ко мне в ближайшее время заскочить в ресторан?

– Хорошо. А в какое время?

– Да когда тебе будет угодно.

Разговор с Лаврушиным-старшим меня заинтриговал. Общих дел у меня с ним нет, но ему явно что-то от меня надо.

Кинув горсть земли в могилу, я посчитала свою миссию на этом оконченной. Но покидать кладбище не спешила, решив навестить могилу дяди Марата. Он был похоронен тут же, но в другой аллее. Мне пришлось вернуться к центральным воротам, где я купила у пожилой женщины шесть красных гвоздик, после чего отправилась к могиле дяди Марата. Его памятник – глыба черного мрамора – выделялась среди всех остальных. Я подошла и провела рукой по мраморной плите – от нее отдавало холодом. Я поежилась, словно этот холод проник ко мне внутрь. Я не любила сюда приходить, но и не приходить не могла. И в который раз я задала вопрос, обращаясь к портрету на памятнике: «Зачем?», но, как всегда, ответа на него не получила. В его смерти была моя вина, но у меня не было другого выхода. Он считал, что я не имею права любить и принадлежать кому-то кроме него самого. Не сумев уговорами и запугиванием затащить меня в постель, он применил силу. На мое счастье Гриша оказался в доме, иначе бы сейчас лежала в этой могиле я, а не он.