Я (почти) в порядке

Она помнила наизусть слова Лионела. Пока она говорила, Эмметт смотрел, как двигается ее рот. Она рассказала, как избирателен был Лионел по отношению к ее ухажерам, долго с ними сближался, да и она призналась, что сама ужасно относилась к некоторым девушкам брата. При этом сказала, как сильно любит свою невестку Зору. Она добавила, что Зора ей больше чем невестка, она хороший друг. Талли привела пример, как Зора, когда Джоэл съехал, ночевала у Талли. Как она убралась у Талли в кухне и приготовила ей ужин, дала ей возможность выплакаться, положив голову Зоре на колени, и гладила ее по волосам.

– Через сколько свиданий ты поняла, что Джоэл – твой избранник? – выслушав, спросил Эмметт.

– Не знаю… может, месяца два? Я время от времени встречалась с другим, но Джоэл был красив, остроумен, любил пофлиртовать. Очень сексуален и напористо самоуверен, кроме того, он носил костюмы… часто, – сказала Талли. – И потом, он смышленый и не робкого десятка.

– Надо же… не робкого десятка, – передразнил Эмметт басом.

– Ну да. Но это правда! Поверь мне, я бы ни за что не воспользовалась этим выражением, чтобы описать кого-то еще, кроме Джоэла.

– Выражение емкое.

– Согласна. – Талли помолчала. – Ну и вот… у меня были серьезные отношения, но с Джоэлом у меня появлялось чувство, что я что-то такое выиграла, но не могла объяснить как. Будто бы при выборе между ним и кем-то другим я видела… что Джоэл давал мне ощущение, что это просто должен быть он. Не может не быть. Это же был Джоэл! Он как-то смог убедить меня, что он единственный и неповторимый.

– А теперь?

– Теперь я разобралась, – сказала она. – Так, твоя очередь.

– Ну… наша история такая. Я работал вместе с одной из ее близких подруг, которая начала встречаться с моим близким другом… это они переехали в Монтану. Я говорил тебе о них на мосту. Так я познакомился с Кристиной, – сказал Эмметт, впервые при Талли произнеся вслух ее имя, заполняя пробел в графе «отношения», оставленный его письмом.

– С Кристиной, – повторила Талли, будто пробуя имя на вкус и наслаждаясь им. – А ты не передумал по поводу того, чтобы позвонить этому близкому другу? Как его зовут?

– Его зовут Хантер. И я его люблю, но сейчас необходимости с ним говорить у меня нет.

Хантер захочет надрать ему задницу, мертвому или живому, как только услышит о письме Эмметта родителям. Грубоватый смешок шевельнулся где-то у него в животе, и он положил на него ладонь.

– Через сколько свиданий ты понял, что Кристина – та самая?

– После первого, – сказал он.

– Правда? Ух ты… можно только мечтать.

Эмметт, отвернувшись к плите, наблюдал, как крутилась в воде картошка. Когда она стала достаточно мягкой, он размял ее толкушкой, добавил еще масла, сметаны, соли и перца. Потом разложил стейки и картошку по тарелкам, которые достал из шкафа, и полил мясо коньячным соусом со сковороды.

* * *

– С моей женой, Кристиной… вот что случилось… к сожалению, она умерла, – сев за стол и положив в рот кусочек мяса, сказал он. Проглотил.

Разговор о смерти Кристины был верным путем к мыслям о своей собственной смерти. Горе настолько изматывало, что смерть была единственным способом спастись от него. Он приоткрыл завесу тайны перед Талли, выпустив ее наружу – пусть и малую толику – чтобы избежать взрыва. У него оставался единственный способ все это остановить: привести в исполнение изначальный план.

Ему показалось, будто облако проплыло по лицу Талли, она опустила вилку на тарелку. Он ожидал, что лицо Талли часто омрачают такие облака, в то время как многие отвечали печальным вздохом. Другие, казалось, пытались быстро что-то подсчитать в голове, отворачивались и опускали глаза, размышляя над его возрастом и насколько молода могла быть Кристина. Но Талли не отвернулась. Смотрела на него в упор, и в ее глазах было столько тепла. Ее светлая душа, нежная и открытая, отражалась на ее лице. Эмметт сидел и тоже смотрел на нее, замерев от мелких удобств обычной домашней жизни. Раскрываться в таком безопасном пространстве было страшно, но при этом отпускало, как будто несешься на велике с горки, отпускаешь руль и держишь прямые руки перед собой.

Талли

– Мне так жаль. Очень жаль. Как тяжело, – прижав руку к груди, сказала Талли. – Кольцо, которое ты мне оставлял? Ее?

Эмметт кивнул и отпил воды, потом взял еще кусочек стейка.

– Боже мой. Боже мой! Как давно это случилось, можно спросить?

– Три года назад.

– Как долго вы были женаты?

– Четыре с половиной года.

– У вас… не было детей?

Не глядя на нее, он отрицательно покачал головой.

– Сколько лет было Кристине?

– Двадцать шесть, – снова глядя ей в глаза, ответил он.

– Господи, какая молодая. Хочешь… рассказать, как она умерла?

– Нет.

– О’кей. Если захочешь, я тебя выслушаю.

– Спасибо.

– Горе переживать сложно… неестественно… оно может толкать нас на какие угодно поступки, – сказала она.