Я ползу сквозь (ЛП)

========== Чайна Ноулз — вечер четверга — кострище ==========

Меня зовут Чайна, я та девочка, которая проглотила себя, и я хотела бы снова вывернуться нужной стороной, прежде чем ехать навещать Шейна. Я хочу, чтобы он видел мою кожу. Мои глаза. Мои волосы. Не то чтобы у меня особенно красивая кожа, глаза или волосы, но ему может так показаться. А если он будет так думать, может, я тоже начну. Как в зеркале. Люди могут служить зеркалами других людей. Такое постоянно случается. Возможно, этому стоило бы случаться пореже.

Мне понравилось жечь дневник, и я осматриваю комнату: не сжечь ли что-нибудь еще перед побегом? Я перерываю ящики стола и шкаф. Нахожу только плюшевую мартышку, которую папа купил мне, когда мне было семь лет, а он ездил по делам в Сан-Диего. Он показал мне много фотографий тамошнего зоопарка. Но это все равно было не то же самое, что поехать с ним. Я решаю сжечь мартышку, хотя не испытываю к ней особо ярких эмоций.

Перед тем, как спуститься вниз и сжечь мартышку, я замечаю последнее напоминание о вечере, который изменил все. Свитер. Тот свитер, который он начал медленно расстегивать. Тогда я попросила его остановиться. Три нижних пуговицы свитера оторваны, нижнюю петлицу надо зашивать. Свитер сделал свое дело не хуже, чем мамины наручники. Когда-то он был моим любимым. В день выбрасывания мусора – в пятницу, три дня спустя – мама нашла его в моем помойном ведре и сказала, что он стоил им с отцом слишком много денег, чтобы просто так его выбрасывать.

– Он же тебе всегда нравился, – добавила она.

– Я больше не хочу его видеть, – объяснила я.

– Ну… нельзя же просто… то есть…

Я выудила его из ведра и смяла в руках, пока она не заметила нехватки пуговиц.

– Неважно. Ладно, возможно, все же хочу.

Спускаясь вниз со свитером в руках, я размышляю о том, как должен пахнуть горящий шелк. Под мышкой правой руки зажата мартышка, я смотрю на ее морду и представляю, какие странные вещества будут куриться над ней. С минуту мне хочется одеть мартышку в свитер, но потом я решаю, что мартышка заслужила достойную смерть. В конце концов, ей всегда можно прикрыть горящий свитер, если мама меня застукает.

В гостиной я решаю, что камин слишком маленький. За окном ясная ночь. Я могу различить не меньше сорока звезд, хотя в нашем районе хорошее уличное освещение.

В «Чики-баре» в соседнем квартале играет музыка. Так и вижу, как взрослые сидят там, жалуются на работу и говорят что-нибудь вроде «Четверг – это новая пятница».

Я кладу свитер и мартышку на медное кострище во дворике и слышу вопль. Так вопят, когда находят труп. Так вопят, когда выигрывают в лотерею. Этакий универсальный вопль. Он раздается из нашего подвала. Не обращая на него внимания, я подношу спичку к хвосту мартышки и смотрю, как она горит. Через несколько секунд я уже жалею, что подожгла ее. Отец же не хотел причинить мне боль, он просто показывал мне фотографии и рассказывал о зоопарке. Я чувствую себя испорченной идиоткой. Но, когда свитер загорается, я вспоминаю, как выглядит настоящий испорченный идиот.

Как выглядит испорченный идиот

Синоптик делает погоду,

Месит ее, как пекарь хлеб.

Когда она запечена, конечно,

Крикнет он: «Вот хлеб!»

Его погода не подходит

Для пикника и игры в мяч.

В его погоду лучше дома

Сидеть и в тряпочку молчать.

Карта погоды явит надпись:

«Ты слишком страшная». Еще:

«И твое тело просто ужас».

Еще: «Я не любил тебя

Ни дня, и, кстати, странно пахнешь.

Зачем ты плачешь?»

Я не плачу, когда свитер сгорает. Или плачу, но слезами облегчения. Шейн бы понял, что это за слезы. Сколько мы их вместе выплакали. Когда мы видимся, мы жмемся друг к другу, как птенцы-слетыши, и жалобно со всхлипами щебечем о том, что такое испорченные идиоты. Испорченный идиот Шейна по возрасту годится ему в отцы. Он сидит в тюрьме. А мой на свободе.

Недели четыре назад, когда я была прямой кишкой, мы с Айриником Брауном столкнулись в коридоре и он спросил меня, почему я еще не наложила на себя руки. У меня не было ответа и нет до сих пор.

Раздается новый вопль. На этот раз – прямо у меня за спиной, с террасы.

– Что ты творишь? – визжит мама.

– Кое-что сжигаю, – отвечаю я.

Она щурится, пытаясь разглядеть, что лежит на кострище:

– Это мартышка, что ли?

– Да.

У нее растерянный вид. На ней латексный костюм с цепями и крючьями. Будь я нормальной, я бы тоже растерялась.

– Нам нужно о чем-то поговорить? – спрашивает она.

– Нет.

– Красивая прическа.

– Спасибо.

– Ладно, – произносит мама, как будто только осознав, что стоит на крыльце на виду всего района в одном только латексном костюме, – пойду-ка я внутрь.

– А я пойду спать. Спокойной ночи.

– Спокойной ночи.

У себя в комнате я достаю из рюкзака плойку и беру в руки телефон. Настраиваю его так, чтобы мой номер не высвечивался. И звоню Айринику Брауну.

========== Станци — вечер четверга — истеричка в Месте Прибытий ==========