Я помню тот Ванинский порт: История великих лагерных песен

Но это — одна сторона медали. Основная причина раскола была всё же не в «вояках», а в том, что после указов 1947 года брожение началось и среди тех, кто во время войны мотал сроки в лагерях. Ведь «братва» привыкла к тому, что большие сроки отмеривали только «троцкистам-уклонистам». Теперь же нужно было приспосабливаться к новой реальности, когда «четвертаки» щедро раздавались и блатным! Двадцать пять лет на зоне — мало не покажется. После привычного года-двух и «червонец» воспринимается как вечность… На это справедливо указывает Шаламов: «Указ 1947 года с его двадцатилетним сроком за незначительные преступления по-новому поставил перед ворами проблему “занятости”. Если вор мог надеяться, не работая, пробиться правдами и неправдами несколько месяцев или год-два, как раньше, то теперь надо было фактически всю жизнь проводить в заключении или полжизни, по крайней мере. А жизнь вора — короткая. “Паханов” — стариков среди урок мало. Воры долго не живут. Смертность среди воров значительно выше средней смертности в стране». А приспособиться к новой обстановке, занять в лагере тёплое, относительно комфортное местечко вор не мог: «По воровскому закону, вор не должен в заключении занимать какие-либо административные лагерные должности, выполнение которых вверяется заключённым. Ни нарядчиком, ни старостой, ни десятником вор не имеет права быть. Этим он как бы вступает в ряды тех, с кем вор всю жизнь находится во вражде. Вор, занявший такую административную должность, перестает быть вором и объявляется “сукой”, “ссучившимся”, объявляется вне закона, и любой блатной сочтёт честью для себя зарезать при удобном случае такого ренегата».

Ужесточение законов в 1947 году, повторимся, увеличило количество уркаганов в лагерях и обострило конкуренцию в области выживания за счёт рабочей массы. Не помогло даже исключение «вояк» из «благородного воровского сословия». И тогда в воровской среде появились «теоретики», которые логично решили: раз вору допускалось выходить на общие работы, надо идти дальше. «Воровская масть» должна занять «хлебные» арестантские должности и внутри зоны: нарядчики, хлеборезы, заведующие банями и т. д. То есть стать теми, кого арестантское сообщество именовало «придурками», умеющими устроиться за счёт зэков, которые пашут на тяжёлых работах. Немало блатных склонялось к мысли, что одно дело — «держать стойку», когда тебе впаяли пару лет, и совсем другое — когда «тянешь четвертак».

— Мы же не «политики», не «фашисты»! — возмущались они. — Главное — любыми способами захватить власть в зонах, и тогда там действительно будет воровской закон! Кто выиграет от того, что мы все передохнем или превратимся в доходяг? Те же менты! Какой понт корчить из себя несгибаемых, если это на руку только лагерным начальничкам?

Однако они кривили душой. Такой шаг подразумевал обязательное сотрудничество с лагерным начальством. А ведь закон требовал без оговорок: никаких дел с «мусарней» — ни на зоне, ни на воле! Конечно, воровские понятия и традиции были достаточно гибкими и под влиянием обстоятельств нередко менялись. Но на сей раз «законники» решили не отступать от принципов, выработанных «шпанским братством». Не только потому, что эти люди были действительно преданы воровской идее. Просто они ясно осознавали: уход под «хозяйское ярмо» («хозяином» в местах лишения свободы называют начальника тюрьмы, колонии, лагеря) означает рабство и потерю реальной власти. Ты становишься холуем, зависящим от ментов. Подобный поворот означает крах воровского сообщества.

«Праведные воры» допустить этого не могли. Сумев пережить тяжёлые лагерные времена во время войны, имея солидный авторитет в уголовном мире, «законники» решили не отступать от своих принципов.

Уголовщина с военной выправкой

Но вернёмся непосредственно к тексту арестантского романса. И здесь нас ждёт очередное открытие: есть основания полагать, что «Этап», как и «Урка, Родины солдат», в основе своей имеет… фронтовую песню! Её текст сохранился в архиве пермского писателя Ивана Лепина:

ПРОЩАЛЬНАЯ

Прощай же, девушка, прощай же, русая!Дай на тебя ещё взглянуть.Сегодня день прощанья грустного,А завтра снова в дальний путь.

Утром ранним меня не будет —Уйду с рассветом в суровый бой.И, может быть, в краю кровавомПогибну в схватке огневой.

Друзья шинелью мой труп накроют,К пустой воронке поднесут,Землёй израненной зароют,А сами бить врага пойдут.