Я тебя не отпущу…

— Глупость! — не выдержав рычу я, и мои тормоза слетают. Мне больно, и эту боль я не могу хранить в себе, я выплевываю её на Антона: — Глупостью было заняться с тобой сексом! Глупостью было наше с тобой знакомство! Ты и есть моя глупость! А то, что делаю я сейчас — это называется здравый смысл! Поэтому, мальчик, — я специально выделяю голосом слово «мальчик», и мои губы кривятся, в циничной усмешке. — Это было веселое приключение, полезное для здоровья, особенно в моем-то возрасте. А теперь оно закончилось. Поэтому, не будь посмешищем. Не унижайся перед женщиной. Пора уже взрослеть, и понимать простые жизненные истины — поиграли, и хватит. А теперь прощай.

В этот момент он все же отпускает мою руку, и его взгляд холодеет, а черты лица вновь заостряются. Он смотрит на меня уже совсем иначе. Настолько, что я еле удерживаюсь от того, чтобы не поежиться. Складывается ощущение, что мужчина с размаху резко захлопывает передо мной дверь своей души, которую только что невольно открыл. А я со злости умудрилась надавить на что-то болезненное. Мое сердце сжимается. Нельзя было так Лена, нельзя, надо было иначе. Интуиция буквально вопит, что я сделала что-то неправильное, что последние слова были лишними.

— Что ж, ты сделала свой выбор, — говорит он совершенно спокойным тоном голоса, и делает шаг назад, открывая мне дорогу к выходу.

Выдыхаю, отвожу взгляд и не мешкая открыв дверь, вылетаю на лестницу, по коридору чуть ли не бегу. В лифте стараюсь не смотреть на себя в зеркало.

«Ты все сделала правильно Лена!» — говорю сама себе, а внутри все сжимается от боли и негодования. Уже на себя. Потому что повела себя, как истеричка. Потому что, уже давно так себя не вела. Я же всегда умела сглаживать острые углы. Я же не конфликтная совсем. И тут наговорила ему столько. Не надо было…

Мне так плохо, что хочется заорать и разрыдаться. Но мне нужно добраться до дома.

Быстро сажусь в мою малолитражку и давлю на газ. Даже в машине не позволяю себе расклеиться.

Захожу в квартиру, закрываю дверь и в коридоре мои силы заканчиваются. Ведь я понимаю, что не смогу больше сделать и шага. Колени подгибаются, и я практически падаю на четвереньки, утыкаюсь лбом в пол, закрываю глаза, сжимаю зубы, и тихонечко начинаю скулить. Потому что знаю, что громко рыдать нельзя. Соседка наверняка уже стоит за моей дверью и подслушивает, а потом все Наташе передаст. Дочка будет волноваться. Поэтому плачу я очень тихо, и мысленно собираю на себя все известные маты…

6 глава

Утро следующего дня. Долгий и нудный звонок в дверь. И сильная головная боль, после практически, бессонной ночи.

Что может быть хуже?

Я скажу, что — сунутый под нос ордер на обыск, и ордер на арест по обвинению меня черт знает в чем.

Стою с осоловелыми глазами, и все еще больной головой, смотрю на то, как методично перерывают все мои личные вещи, вплоть до нижнего белья, посторонние и совершенно незнакомые мне мужчины.

— Елена Аркадьевна, я бы на вашем месте привела себя в порядок, и взяла с собой мыльно-рыльные принадлежности, а я тут присмотрю, чтобы лишнего ничего не взяли, — вдруг очень тихим голосом, практически шепотом, говорит мне женщина следователь, и смотрит на меня, почему-то с сочувствием.

Я её знаю, она живет со мной в одном доме, наши дети играли в одной песочнице и даже в одну школу ходили, только у неё дочь постарше моей.

— Да-да, — киваю я ей, и взяв брючный костюм, с блузкой, уже из перерытого шкафа, иду в ванную.

Голова всё еще гудит. Пол ночи я не могла уснуть, и только лишь напившись валерьянки вперемешку с корвалолом, наконец-то смогла закрыть глаза. И сейчас из-за этого, практически ничего не чувствую. Ситуация кажется совершенно абсурдной. Я даже обвинения толком не поняла. Какое-то отмывание денежных средств, участие в организованной приступной группировке. Номера статей я и не запомнила.

Что же это? Я попала на съемки дешевого российского сериала? Или это чья-то шутка. Если честно, то я бы так и подумала, если бы не Ирина Алексеевна — следователь, и моя хоть и не близкая, но все же знакомая.

Спустя час, я уже еду в следственный отдел. Ирина Алексеевна хмурится и молчит. Правда, когда мы с ней выходили, она кивнула на оперов, что делали обыск, и шли впереди нас, и сказала, что они Москвичи, из какого-то суперсекретного особого отдела, и расследование в не её компетенции, поэтому деталей она не знает совершенно, но она уже позвонила хорошему знакомому адвокату, и тот мне постарается помочь. Однако обвинения очень серьезные — от пяти до двенадцати лет лишения свободы.

Я все еще нахожусь в ступоре. И слова женщины доходят до меня с трудом. Я лишь говорю ей спасибо за адвоката. А что еще я могу сказать? У меня знакомых адвокатов нет и не было никогда. Да я в жизни не попадала в подобные ситуации, зачем мне знакомые адвокаты?

И вообще, всё, что случилось это похоже на дешевую постановку. И мне все еще кажется, что сейчас мы приедем в отдел, там разберутся, что что-то напутали, и извинившись передо мной, отпустят.