Я тебя не отпущу…

Но договорить я не успеваю, потому что Антон, резко перевернув меня на спину, нависает надо мной, и зафиксировав мое лицо обеими ладонями, затыкает мне рот обжигающим и болезненным поцелуем. На самом деле, даже слишком болезненный, что я пытаюсь вырваться. Но где уж мне…

— Ты что совсем охренел! — всхлипываю я от обиды, когда он прекращает терзать мои губы, и тут же ёжусь от ледяного взгляда мужчины.

— Мои дела, тебя не должны касаться! — рычит он мне прямо в лицо. — То, что тебе напели моя мать с Полиной — забудь. И чтобы я больше и близко не слышал от тебя подобных вопросов. Для тебя ничего не изменилось. Или ты думаешь, что твое дело закрыто?

— Я…, - я даже заикаться начинаю от такой жуткой трансформации и резкой смены настроения мужчины, и кое-как беру себя в руки, потому что ощущаю мгновенную злость. — Прекрати делать мне больно! — шиплю я, пытаясь скинуть его в себя.

Но Антон, тут же перехватывает мои руки за предплечья, а ноги фиксирует своими ногами, так, что я даже пошевелиться не могу. А затем отвечает не менее яростным тоном:

— А ты прекрати думать, что все закончилось, и ты сможешь благополучно вернуться домой! Потому что ни хрена не закончилось! — вдруг орёт он еще громче, продолжая нависать надо мной, и подавляя любые мои попытки вывернуться. — Все только начинается! — Продолжает он, кричать на меня, увеличивая громкость с каждой сказанной фразой. — И то, что мой папаша оказался не тем, кем был изначально — это все херня собачья!

— Хочешь сказать, что не веришь в то, что они рассказали? — опешив я, даже забываю, что только что, готова была прибить Антона, за то, что он посмел сделать мне больно.

— Я еще раз повторяю, — приблизившись к моим губам рычит мужчина. — Все это, тебя не касается! Это мои личные дела!

Внутри меня вспыхивает обида такой силы, что хочется заплакать, и я еле сдерживаю подкатившийся к горлу ком.

— Поняла, я спрашиваю? — вдруг еще громче рычит он, испепеляя меня своим бешеным взглядом.

— Да, — тихо отвечаю я, и отвожу свой взгляд, чувствуя, как внутри, корчится и сгорает все хорошее, что я умудрилась ощутить за эти дни к мужчине.

— Вот и отлично, — уже тише говорит он, и пытается меня поцеловать, но я поворачиваю голову, пытаясь увернуться от его губ.

Сейчас этот мужчина мне противен, и я не хочу, чтобы он ко мне прикасался. Но больше всего, я корю себя за то, что позволила ему себя поиметь. Вот и результат, теперь мне больно. Он вновь показал свое лицо. Он вновь повел себя так же, как и вел тогда в полиции. Ничего не изменилось. А я дура, насочиняла себе. Господи… вроде скоро на пенсию, а мозг, как у малолетки тупой.

Антон, поняв, что не добьется от меня ответа на его поцелуй, наконец-то слезает с меня, и спрыгнув с кровати выходит из комнаты, громко хлопнув дверью.

От этого на душе становится еще горше. И не сдержавшись я плачу, уткнувшись в подушку, чтобы он не услышал.

В итоге, так и засыпаю, лежа на животе, лишь голову повернув, чтобы не задохнуться во сне. И сон вижу очень правдоподобный, будто Антон тихо входит в комнату, ложится на кровать поверх одеяла, и меня очень нежно целует вдоль позвоночника, гладит по спине, и что-то шепчет, обдавая кожу горячим дыханием. Вот только что он говорил, я так и не запомнила, сон выветрился, и проснувшись, я его благополучно забываю, как это и бывает с большей частью моих сновидений.

А будит меня звонок телефона.

Кое-как нашарив сотовый на тумбочке, и разлепив глаза, в которые словно песка сыпанули, вижу, что звонит Берцев.

— Чего тебе? — хриплым голосом бурчу в трубку.

— Давай сегодня встретимся, я кое-что узнал, — говорит бывший бодрым голосом.

Я мысленно пытаюсь прикинуть, получится ли у меня отлучиться. Еще не известно, какую программу на сегодня придумал Антон.

— Я перезвоню чуть позже, — говорю я и отключаюсь.

Быстро приведя себя в порядок, я иду в комнату Антона. Надо все же спросить у него, а то мало ли, вдруг опять начнет рычать?

Внутри опять вспыхивает обида на мужчину, и говорить с ним совершенно не хочется. Но я задавливаю эти эмоции, пытаясь обрезать их на корню. Хватит обижаться, в этом нет никакого смысла. Он мне четко вчера объяснил мою роль, «уже во второй раз, между прочим», — ехидничает мое подсознание. Я — всего лишь пешка, которая нужна этому интригану для какой-то своей игры. И лезть в его личные дела у меня нет никакого права.

На душе от этих мыслей становится невыносимо больно. Одно дело понимать умом, и совсем другое — сердцем. Каким-то образом Антон умудрился забраться слишком глубоко мне под кожу. И как его оттуда выковыривать, я теперь понятия не имею. Разве что операцию вновь делать и скальпелем вырезать, как когда-то вырезала Берцева? Вот только смогу ли я выжить после операции, вот в чем вопрос…

Глубоко выдохнув стучусь, но Антон молчит, стучусь еще громче, и дверь сама открывается.

— Антон?

Заглядываю во внутрь, но кровать пуста, и вообще складывается ощущение, что он тут не ночевал.

— Окей, — тихо говорю я, прикрыв дверь и решаю спросить у прислуги.